Василий Шукшин: До третьих петухов

– Да сядь! – сказал Конторский.– Какое удовлетворение?

– Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.

– Сядь,– сказал и Обломов.– Чего с Иваном-то делать?

Все задумались. Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.

– Думайте, думайте,– сказал он.– Умники нашлись... Доктора. – Не груби, Иван,– сказал Конторский. – О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?

– Где?

– У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...

–А я не склоняюсь! – бухнул опять Илья.– Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет. Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали – справку... Кто это со справкой выскочил? Лизка? Ты чего, девка?

– А ничего? – воскликнула Бедная Лиза.– Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. – И она еще раз сказала звонко и убедительно: – Надо что-то делать!

Все задумались.

А Илья нахмурился.

– Какая-то "сидячая агитация",– проворчал он.– Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?

– Да такая самая! – вскинулся на него Обломов.– Сидячая, тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?

– И все же я требую удовлетворения! – вспомнил свою обиду Лишний.– Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.

– Сядь! – крикнул Конторский на Лишнего. – Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами.

Тут все взволновались, зашумели одобрительно.

– Я бы вообще запретил эти дуэли! – крикнул бледный Ленский.

– Трус,– сказал ему Онегин.

– Кто трус?

– Ты трус.

–А ты– лодырь. Шулер. Развратник. Циник.

– А пошли на Волгу! – крикнул вдруг какой-то гулевой атаман.– Сарынь на кичку!

– Сядь! – обозлился Конторский.– А то я те покажу "сарынь". Задвину за шкаф вон – поорёшь там. Еще раз спрашиваю: что будем делать?

– Иди ко мне, Атаман,– позвал Илья казака.– Чего-то скажу.

– Предупреждаю,– сказал Конторский,– если затеете какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.

– Сказать ничего нельзя! – горько возмутился Илья.– Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь – все не так.

– Только не делайте, пожалуйста, вид,– с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку,– что только вы одни из народа. Мы тоже – народ.

– Счас они будут рубахи на груди рвать,– молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича.– Рукава будут жевать...

– Да зачем же мне рукава жевать? – искренне спросил казачий атаман.– Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.

– Все – междоусобица,– грустно сказал Лишний.– Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.

– Айда на Волгу! – кликнул опять Атаман.– Хоть погуляем.

– Сиди,– сердито сказал Обломов.– Гуляка... Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.

– А-а-а,– вдруг зловеще тихо протянул Атаман,– вот кохо я искал-то всю жнзню. Вот кохо мне надоть-то...– И потащил из ножен саблю.– Вот кому я счас кровя-то пущу...

Все повскакали с мест...

Акакий Акакиевич птицей взлетел на свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:

– О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!

Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:

– Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!

– А вот похлядим,– говорил Казак,– похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секёть.

Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.

– Бей, казаче! – гаркнул Илья.– Цеди кровь поганую!

И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:

– Закрыто на учет!

И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю, Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.

– Азия,– тихо и горько сказал Конторский.– Разве можно тут что-нибудь сделать! Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло – закрыть на учет.

– Илья, у тя вина нету? – спросил Казак Муромца.

– Откуда? – откликнулся тот.– Я же не пью.