Николай Чернышевский: Что делать?

{1}

Необыкновенные книги очень часто имеют необыкновенную судьбу.

Бедный чиновник, подобравший 8 февраля 1863 года на Литейном проспекте в Петербурге пакет, где оказалось начало какой-то рукописи со странным названием «Что делать?», даже отдаленно не представлял себе, какая находка волею случая попала ему в руки. Ожидая крупного вознаграждения, обещанного журналом «Современник» тому, кто найдет и доставит в редакцию рукопись, он, конечно, не мог вообразить, какова истинная ценность этой стопы исписанной бумаги.

Рукопись, подобранная чиновником, была необыкновенной, и необыкновенная судьба ее уже началась: это сочинение каким-то чудом проскочило цензуру, хотя никоим образом не должно было бы ее проскочить; сразу после опубликования книга была строжайше запрещена как опаснейшее для государственных устоев произведение; но, несмотря на это, она начала распространяться в списках, читаться взахлеб, учить людей бороться за новую, прекрасную жизнь, воспитывать революционеров, вдохновляя их на подвиг во имя народа. Книге было суждено вызвать такое великое брожение в умах, какого давно не производила ни одна русская книга; а через несколько лет, перешагнув пределы России, она начала завоевывать умы и сердца во многих других странах.

Эта рукопись родилась не в уютном кабинете, не в просторном зале публичной библиотеки, а в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости, и автором ее был политический заключенный, не прерывавший работы над книгой даже во время девятидневной голодовки протеста, — такова была гражданская и человеческая потребность, диктовавшая «государственному преступнику» Николаю Чернышевскому строки романа о «новых людях».

Да и трудно было заподозрить что-либо крамольное, бегло ознакомившись с рукописью, первая глава которой завлекательно называлась «Дурак» и, как бывает в завязках заправских авантюрных романов, рассказывала о загадочном самоубийстве на Литейном мосту, а вторая описывала семейную драму…

По всей вероятности, этот интригующий прием и сыграл роль первого шага в той последовательной и изобретательной тактике маскировки и «отвода глаз», которую проводил автор через весь роман, зная, как нелегко будет его книге пробиться к читателю через двойной кордон следственной комиссии и царской цензуры. Психологический ход Чернышевского был точен. «Многомудрые» представители власти, заседавшие в следственной комиссии по делу Чернышевского, были напуганы ростом революционного движения 60-х годов и, видя в своем узнике главного смутьяна, боялись его как огня. И, может быть, ждали от него именно «огня». А прочитав две главки странного сочинения то ли «семейного», то ли авантюрного толка, они и все остальное воспринимали в соответствующей тональности.

Такая нетрадиционная, не совсем привычная для русской прозы завязка (как и многие другие особенности романа) диктовалась не только цензурными соображениями, но и желанием обратиться к возможно более широкому читательскому кругу и, заинтриговав занимательностью сюжета, изложить важные и серьезные проблемы. И, как это всегда бывает с выдающимися произведениями, оказалось, что даже такого рода «уловки» обретают особый художественный смысл, участвуя в создании неповторимой специфики данного, именно этого произведения. И теперь уже не только нельзя, но и не хочется представить роман «Что делать?» без этой подчеркнуто занимательной завязки, без несколько мелодраматичной второй главки пролога, без третьей его главки, дерзко названной «Предисловием» и начинающейся словами: «Содержание повести — любовь, главное лицо — женщина, — это хорошо, хотя бы сама повесть и была плоха…» Без этого «Предисловия», полного ироничного пафоса, а стало быть, и без всего пролога был бы неполон и блистательный, написанный ярко, желчно и умно образ «проницательного читателя», олицетворяющего косность и бессмысленность старой российской жизни.

Когда перечитываешь роман «Что делать?», то, сознавая задним числом утопичность, может быть, даже наивность некоторых практических выводов и рекомендаций Чернышевского, не можешь все-таки не видеть, как у тебя на глазах растет, поражая воображение, величественное здание. Пусть не все его детали скрупулезно отделаны, пусть оно не ласкает взор классической плавностью линий, но оно стройно и вполне выполняет ту высокую миссию, для которой предназначено, — оно возвышает дух и пробуждает гордость за Человека.