- Ночь не спала.
Кожакин хмыкнул с пониманием. А она, на миг замолчав, сказал жалобно:
- Дочь у меня... У нее сегодня день рождения... Семнадцать лет.
А мать не нужна. Ясно дело. Своя компания, парни, вино, а то еще и наркотики. Зачем мать. Только постирать да деньги у отца забрать. Вот допрыгаешься, сказал жене, она уже сейчас финтит, а годков через парочку...
- Красавица. Умница.
Хвали, хвали, сказал жене. Нахвалишься.
- Умерла год назад.
Кожакин едва на тормоз не нажал. Ну и переходы. Со свадьбы и на поминки. Так куда ее несет? Она что, помутилась от горя? Едет в обратную сторону.
- Так почему не на кладбище? - хотел спросить, но не спросил, не успел.
- И понимаете, сон приснился этой ночью. Появляется дочь, такая... живая, красивая. И говорит: "Мама, если хочешь повидаться, то приходи завтра к "Миру" к двум часам. Я буду тебя ждать". И пропала. А я и не знаю, что такой кинотеатр в городе есть. Почему возле него? Хочу спросить, а ее уже нет. Пропала. Тут я проснулась, и такая у меня дрожь. И так мне страшно. А чего, отчего - не пойму. Проплакала до утра, и такое у меня сейчас состояние - слов не найду объяснить.
- Сами говорите, что день рождения у нее, - напомнил Кожакин. - Вчера думали о ней весь вечер, а то и день весь, вот она вам и приснилась. Помянуть надо, - добавил рассудительно.
- Тут другое. Конечно, я ее вспоминала. Да я каждый день о ней помню. И на кладбище хотела съездить после работы. Но... Говорю вам, не могу слов подобрать, не знаю. Все не то. Нет таких слов, чтоб объяснить, что у меня в душе сейчас творится. Думала, ночь пройдет, отпустит немного. Но какое там. С утра только и думаю - я должна поехать к ней, но не кладбище, а туда, куда она позвала. Я сначала думала, что все сон, такого кинотеатра вообще в городе нет. Но вот узнала с утра. Есть. У рубероидного завода.
- Есть, - раздумчиво подтвердил Кожакин. - У рубероидного. Допотопный такой кинотеатрик. Рухлядь.
- И что она там делала? Когда? С кем? Я и не знала, что она бывала в той части города. Что ей там делать?
- Да уж, - согласился Кожакин. - Делать там нечего. Местных и тех на улице не видно.
- И так, с ночи ни о чем другом думать не могу, только о том, что должна поехать к ней.
- К ней? - спросил осторожно. Вновь хотел напомнить, что к ней надо на кладбище, но не стал.
- Ну, я понимаю, что не может ее там быть. Я же знаю, где она. Но не могу ничего поделать. Раз она позвала, раз она там встретиться захотела... Ведь есть же вот такой кинотеатр в городе. Да я понимаю, что она там быть не может, что все это глупость, абсурд, но и не поехать не могу. Думаю, ну, как я не поеду, если она меня позвала, если сказала, что можем мы встретиться. Разве я прощу себе, что не послушала ее, не поверила. И вот... Отпросилась с работы на час. Цветы купила...
Улица крутанулась, и пошел грязный забор рубероидного завода. Не сбавляя скорости Кожакин проехал еще десяток метров к перекрестку. На другой стороне серого шоссе за трамвайной линией железнодорожные рельсы. За ними, прямо против машины - кинотеатр. На розовом фасаде скособоченные буквы МИР.
Кожакин повернул налево - кинотеатр рядом, но чтобы подъехать к нему, нужно проехать еще метров сто до разъезда и обратно.
Женщина взглянула на часы и сказала суетливо и настойчиво:
- Знаете, я скорей пешком обернусь, постойте у обочины.
- Да, - хотел было возразить Кожакин и тоже глянул на часы. - Минута, и у места, - но женщина настойчиво повторила:
- Нет-нет. Я дойду быстрее. Только дойду и через минуту обратно...- и, открывая дверцу, прибавила виновато:
- Дочка сказала: "Приходи". А сумочка пусть здесь полежит, я мигом.
Женщина побежала через дорогу, но из-за угла показался трамвай и остановился. Задняя дверь второго вагона распахнулась как раз напротив женщины, словно приглашая ее войти, но женщина торопливо сделала пару шагов влево и шагнула на трамвайный путь.
Кожакина вдруг охватила тревога, неясная и цепкая. Дуреха, сердито подумал он. Не знает что ли, что трамвай обходят спереди. С водителя три шкуры дерут за любую малость, а пешеходам правила не писаны.
Кожакин не успел осмыслить, что встревожило его на безлюдном шоссе, где только и были он, женщина и трамвай, как тишина разорвалась: пронзительный визг тормозов, короткий вскрик; массивный бампер самосвала, и женщина парит в воздухе. И падает на острый выступ бетонного бордюра. И брызнула кровь.
И приемник передает сигналы точного времени: два часа пополудни.
Кожакин ощутил, как по спине откуда-то снизу, с пола машины скользнул вверх к лопаткам холодок и, покалывая ключицы, просочился за грудину. И тело онемело.
Читать дальше