Ни детей в песочнице, ни старух на скамейке.
Редкие прохожие, кто под зонтом, кто под газетой, кто просто опустив голову, торопливо семенили по тротуару, не глядя, обходили Олега, как привычную тумбу с афишей ближайшего кинотеатра.
На бордовой двери парадного та же некрашеная заплата из фанеры и та же измазанная краской дверная ручка.
Олег не стал вызывать лифт, медленно пошел пешком, и с каждой ступенькой все тяжелее становился его шаг. Наверное, надо было позвонить. Хотя бы из аэропорта. Или от института. Но тогда набежали бы родственники. Плач, смех, причитания. Завтра он счастлив будет увидеть их всех. Сегодня их только двое, она и он.
Звонок тот же. Мария вздрагивала, услышав его отрывистый жесткий звук, а ведь он купил новый мелодичный, но забыл о нем в сумятице сборов и прощаний. Положил в кладовке на полку. Неужто он лежит там, никем не тронутый, и ныне? В нем несколько мелодий, он даже выбрал какую-то для себя. Сколько их там? Кажется, восемь. Полный концерт по заявкам.
Он вновь надавил кнопку, попридержал ее. Звук рванулся по квартире, наполняя ее собой, заглушая и бормотание радиоприемника, и урчание холодильника. И замолк. И вновь запела женщина, тихо, неразборчиво.
Олег шагнул было к лестничному пролету, но вернулся, открыл электрический щиток - ключ лежал на месте.
Знакомый щелчок знакомого замка. Шорох дерматина по полу. Сумрак прихожей. Запах пирогов, тушеной картошки и чего-то еще неопределенного... Одинаковая мебель стоит в квартирах, из одного магазина продукты в холодильнике, но почему-то своя квартира имеет особый, неповторимый запах.
Те же часы тикают над головой. Половина второго. Он пришел с работы на обед. Жена задержалась, наверное, забежала за хлебом. Он разогреет обед сам: себе и ей. Поджарит картошку...
В проеме двери угол комнаты: тот же телевизор и та же статуэтка на телевизоре - его первый подарок с первой зарплаты.
Шаг - и широкие складки шторы, и взметнулся легкий тюль - Марии всегда было жарко (это здесь-то, в краю прохлады!), она даже зимой умудрялась спать с приоткрытой форточкой.
Еще шаг - и радиола на тумбочке. Проигрыватель раскрыт и пластинка поставлена. Неубрано с вечера? А что было вечером? Здесь танцевали? веселились?
Олег шагнул в проем двери.
Обеденный стол-книжка раскрыт. Белоснежная накрахмаленная и отутюженная скатерть. Два стула. Два прибора. Два фужера, две рюмки, два стакана. Высокая хрустальная ваза с водой в ожидании цветов. Сюда носят цветы... а он вот не сообразил.
Что ж, все правильно. Он сел на диван. Посидел в его углу как в былые годы...
Остаться, устроить сцену - зачем? Амбиции, самолюбие... может быть, все это снова начнет существовать в его жизни. Но не сейчас. В конце концов, она его спасла. Да, она его спасла, пусть она этого не знает, пусть она об этом не думала, но, надо быть честным, без нее он бы не выжил. Он бы сломался. Сдался. Но он - здесь. Что ж, его не было почти два года: неделю он был с ней, семьсот двадцать шесть дней его не было, триста двенадцать дней его не было в списке живых... Наверное, она плакала... Но - как говорится? жизнь взяла свое? Юная девочка бережно погребла в анналы памяти юного мальчика, и зрелая женщина зрелая женщина? он не мог ее представить зрелой женщиной... ну так та, какой он не может ее представить, оплакала и похоронила и юного мальчика, и юную девочку. Взрослая женщина встретила взрослого мужчину:
Он снова оглядел стол: две свечи, новая дорогая посуда... салфетки... даже пластинка уже готова заиграть при звуке звонка... Так ждут только того, кого ждут, кого любят.
Олег осторожно прикрыл дверь, положил ключ на место, бесшумно спустился по лестнице, не выходя на тротуар, чтобы не увидели и не узнали соседи, прошел возле стены дома к дороге и, широко ступая, направился к остановке автобуса, что шел в аэропорт.