Ольга Туманова - Житейские уроки

Конечно, когда Ирина, что называется, цветет и пахнет, и сразу становится заметно, что она и моложе Марины Сергеевны, и собой интересная, и муж ее (самый импозантный мужчина в поселке) весь вечер не отходит от нее, вместо того, чтобы ухаживать за Мариной Сергеевной, и за столом рядом с Ириной усядется, как молодожен, и, хоть Марина Сергеевна каждый раз старается посадить их врозь, как и положено в приличном обществе, все равно он окажется возле жены, и с ней только и танцует, при этом выхаживает перед Ириной, как индюк, словно не женаты они уже пятнадцать лет, а только встретились и он ее заморочить решил: грудь выставит и ноги переставляет, как пеликан - завлекает. Чего жену завлекать? А муж Марины Сергеевны, как праздник, и Восьмого марта, и в день ее рождения, если выпадет тот на выходные - непременно отправится на охоту или рыбалку: - Марине Сергеевне приятны размолвки в этом любовном дуэте.

Сейчас Ирина, не гордая и красивая пава, а попавшая в шторм кошка, сидела на кухне, забившись в уголок, такая тихая, грустная... погасшая. И, нелепым образом изогнув шею, через спину смотрела в окно на свои темные окна. Марина Сергеевна любит Ирину такую: подавленную, заплаканную - несчастную, и она подумала, что надо порадовать Ирину, сшить ей сегодня вечером юбочку, простого фасона, строгую, прямую, но из нового, только что полученного из Японии материала, за которым и в столице модницы толпятся в магазинах.

- Так что у вас произошло на этот раз? - уже настойчиво спросила Марина Сергеевна, и Ирина неохотно поведала фабулу своей - очередной - семейной драмы.

Неделю назад у их уборщицы было день рождения. Ну, все как положено. Скинулись. Купили. Та принесла бутылку водки шефу и две бутылки сухого вина. Им. Да так... кое-чего... колбаски, сыра... И после работы остались минут на сорок. Выпили по полстаканчика, посмеялись, пожелали всяких благ, что пришли на ум - и все.

Обычно, как такая посиделка - день рождения или канун праздника - муж Ирины непременно придет ее встречать, и, конечно, женщины его пригласят, усадят, и он сидит, петух на насесте. Шеф с замом пьют у шефа в кабинете, а тут одни женщины и этот... Сияет - всех он осчастливил своим присутствием. Кому он нужен? Девчонки при нем и поболтать не могут. А ей неудобно. Ведь на подарок она за одну себя деньги сдаст, а он заявится якобы случайно и выпьет за троих.

Да нет, ничего она не скрыла. Говорила ему, но раньше, назад дней несколько, когда подарок купили, а тут и сама забыла, вспомнила, когда стали подарок доставать да открытку сочинять. Она бы и сама не осталась, но - опять же - уборщица. Реагирует болезненно, мол, они считают ниже своего достоинства, а она такой же человек, как и все, ну, и так далее.

А он, муж ее ненаглядный, как раз на планерке в тот день был и домой пришел позже ее. И разговора у них никакого не было о той посиделке, чего она боялась, когда домой бежала. И неделя прошла. А он вдруг возьми вчера и вспомни.

- Да, ты говорила, скоро день рождения у вашей уборщицы. Что же вы ее не поздравили?

- Да поздравили в среду.

- Как?

- Да как всех.

- А-а-а!!! - и глаза у него вмиг стали тупые и плоские и полезли из орбит. - Пила! Без мужа! - А-а-а!!! - это его "А-а-а" и сейчас перепонки рвет и виски колет.

- Ну! - Марина Сергеевна плюхнулась на стул и смотрела на Ирину, как на пугало. - Ну, ты! - Она передохнула, словно грудь ей свело, как от спирта. И вновь набрала воздух, собираясь что-то сказать, но тут у входной двери позвонили.

Пришла Вера Федоровна.

Когда-то Вера Федоровна была женой большого начальника. Были в районе начальники и покрупнее, но даже первый не имел того, что имел ее муж - первому надо было брать у других, этот брал сам - сколько хотел, чего хотел, он был начальником лесничества, охотником; и пушнина, и ягода, и дичь, и мясо диких животных, и всякие там папоротники, ягоды, грибы, и рыба, и икра - все бочками, коробами, сундуками стояло на его огромном подворье. На их даче, больше похожей на маленькое поместье, еще недавно пиршествовали и свои, и заезжие руководители. Сама Вера Федоровна, вся высохшая, была, конечно, не хозяйкой усадьбы, а рабыней на собственной плантации: и огород был на ней, и теплица, и кухня, и дом свой она скребла и чистила не хуже дворовой девки, и порядок в ее доме был идеальный, ни пылинки, ни соринки, ни одной неубранной вещи - в какое время к ней ни зайди. Да и с гостями за столом она только что считалось, что сидела - все бегала на кухню да в погреб, да в огород. И дети росли барчатами: воды себе сами не нальют. А ведь Вера Федоровна и в лесничестве работала не хуже других. И как только умудрялась она все успевать, невероятно, другая, кажется, давно бы упала замертво, но этой роль хозяйки дома, куда приезжают отдохнуть от трудов праведных и свои, и областные первые лица, и высокие гости из столицы, льстила необычайно, и она считала себя дамой "высшего света", но тут, не так давно, в свете очередного партийного начинания, а именно - борьбы с пьянством и самогоноварением, муж ее засветился на людях в пьяном виде, ну, и чтоб другим неповадно было и Москва чтоб осталась ими довольна, собутыльники с шумом и пафосом его осудили, изгнали из партии, а, соответственно, и с руководящего поста. Теперь муж Веры Федоровны потерянно сидел в небольшой конторке вахтером, а былые друзья ни к ним в гости не ездили, ни к себе не приглашали и вообще как бы были с ними незнакомы, и отторжение от высшего общества Вера Федоровна переживала болезненно. Пожалуй, из былых знакомых одна лишь Марина Сергеевна по-прежнему с ней приятельствовала: ну, во-первых, упавшая с Олимпа и все себя отбившая при падении Вера Федоровна была ей мила необычайно, а во-вторых, муж Веры Федоровны, дородный холеный, так и хочется сказать, русский барин, высокий, осанистый, при былом его величии ему равных в поселке не было, но и теперь он повадками да внешностью уступал одному лишь мужу Ирины, но в отличие от того о жене своей вспоминал лишь, когда нужно было подать-принести, и Марина Сергеевна и прежде была не лишена его внимания, а уж теперь, когда первые дамы не то что области, но и поселка перестали с ним знаться, Марина Сергеевна в его доме чувствовала себя императрицей, заехавшей на щи к Ломоносову.