Иван Тургенев - Жид

в землю. Я приблизился к Гиршелю, заговорил с ним; он рыдал как ребенок и даже не посмотрел на меня. Я махнул рукой, ушел к себе, бросился на ковер - и закрыл глаза...

Вдруг кто-то торопливо и шумно вбежал в мою палатку. Я поднял голову и увидел Сару; на ней лица не было. Она бросилась ко мне и схватила меня за руки.

- Пойдем, пойдем, пойдем,- твердила она задыхающимся голосом.

- Куда? зачем? останемся здесь.

- К отцу, к отцу, скорее... спаси его... спаси!

- К какому отцу?..

- К моему отцу; его хотят вешать...

- Как! Разве Гиршель...

- Мой отец... я тебе все растолкую потом,- прибавила она, отчаянно ломая руки,- только пойдем... пойдем...

Мы выбежали вон из палатки. В поле, на дороге к одинокой березе, виднелась группа солдат... Сара молча указала на нее пальцем...

- Стой,- сказал я вдруг,- куда же мы бежим? Солдаты меня не послушаются.

Сара продолжала тащить меня за собой... Признаюсь, у меня голова закружилась.

- Да послушай, Сара,- сказал я ей,- что толку туда бежать? Лучше я пойду опять к генералу; пойдем вместе;

авось мы упросим его.

Сара вдруг остановилась и как безумная посмотрела на меня.

- Пойми меня, Сара, ради бога. Я твоего отца помиловать не могу, а генерал может. Пойдем к нему.

- Да его пока повесят,- простонала она... Я оглянулся. Писарь стоял невдалеке.

- Иванов,- крикнул я ему,- сбегай, пожалуйста, туда к ним: прикажи им подождать, скажи, что я пошел просить генерала.

- Слушаю-с...

Иванов побежал.

Нас к генералу не пустили. Напрасно, я просил, убеждал, наконец даже бранился... напрасно бедная Сара рвала волосы и бросалась на часовых: нас не пустили.

Сара дико посмотрела кругом, схватила обеими руками себя за. голову и побежала стремглав в.поле, к отцу. Я за ней. На нас глядели с недоумением...

Мы подбежали к солдатам. Они стали в кружок и, представьте, господа! смеялись, смеялись над бедным Гиршелем! Я вспыхнул и крикнул на них. Жид увидел нас и кинулся на шею дочери. Сара судорожно схватилась за него.

Бедняк вообразил, что его простили... Он начинал уже благодарить меня... я отвернулся.

- Ваше благородие,-закричал он и стиснул руки.- Я не прощен? Я молчал.

- Нет?

- Нет.

- Ваше благородие,- забормотал он,- посмотрите, ваше благородие, посмотрите... ведь вот она, эта девица-знаете, она дочь моя.

- Знаю,- отвечал я и опять отвернулся.

- Ваше благородие,- закричал он,- я не отходил от палатки! Я ни за что...- Он остановился и закрыл на мгновенье глаза...- Я хотел ваших денежек, ваше благородие, нужно сознаться, денежек... но я ни за что...

Я молчал. Гиршель был мне гадок, да и она, его сообщница...

- Но теперь, если вы меня спасете,- проговорил жид шепотом,- я прикажу - я... понимаете?.. все... я уж на все пойду...

Он дрожал как лист и торопливо оглядывался. Сара молча и страстно обнимала его.

К нам подошел адъютант.

- Господин корнет,- сказал он мне,- его превосходительство приказал арестовать вас. А вы...- Он молча указал солдатам на жида...- сейчас его...

Силявка подошел к жиду.

- Федор Карлыч,- сказал я адъютанту (с ним пришло человек пять солдат),-прикажите по крайней мере унести эту бедную девушку...

- Разумеется. Согласен-с.

Несчастная едва дышала. Гиршель бормотал ей на ухо по-жидовски...

Солдаты с трудом высвободили Сару из отцовских объятий и бережно отнесли ее шагов на двадцать. Но вдруг она вырвалась у них из рук и бросилась к Гиршелю... Силявка остановил ее. Сара оттолкнула его, лицо ее покрылось легкой краской, глаза засверкали, она протянула руки.

- Так будьте же вы прокляты,- закричала она по-немецки,- прокляты, трижды прокляты, вы и весь ненавистный род ваш, проклятием Дафана и Авирона, проклятием бедности, бесплодия и насильственной, позорной смерти! Пускай же земля раскроется под вашими ногами, безбожники, безжалостные, кровожадные псы...

Голова ее закинулась назад... она упала на землю... Ее подняли и унесли.

Солдаты взяли Гиршеля под руки. Я тогда понял, почему смеялись они над жидом, когда я с Сарой прибежал из лагеря. Он был действительно смешон, несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью,

дочерью, семейством выражалась у несчастного жида такими странными, уродливыми телодвижениями, криками, прыжками, что мы все улыбались невольно, хотя и жутко, страшно жутко было нам. Бедняк замирал от страху...

- Ой, ой, ой! - кричал он,- ой... стойте! я расскажу, много расскажу. Господин унтер-вахмистр, вы меня знаете. Я фактор, честный фактор. Не хватайте меня; постойте еще минутку, минуточку, маленькую минуточку постойте! Пустите меня: я бедный еврей, Сара... где Сара? О, я знаю! она у господина квартир-поручика (бог знает, почему он меня пожаловал в такой небывалый чин). Господин квартир-пору-чик! Я не отхожу от палатки. (Солдаты взялись было за Гиршеля... он оглушительно взвизгнул и выскользнул у них из рук.) Ваше превосходительство, помилуйте несчастного отца семейства! Я дам десять червонцев, пятнадцать дам, ваше превосходительство!.. (Его потащили к березе.) Пощадите! змилуйтесь! господин квартир-поручик! сиятельство ваше! господин обер-генерал и главный шеф!