Иван Тургенев - Жид

все затихло. Я не вставал. Денщик мой сидел на корточках перед огнем и, как говорится, "удил рыбу". Я прогнал его. Скоро весь лагерь утих. Прошла рунда. Сменили часовых. Я все лежал и ждал чего-то. Звезды выступили. Настала ночь. Долго глядел я на замиравшее пламя... последний' огонек потух наконец. "Обманул меня проклятый жид",- подумал я с досадой и хотел было приподняться...

- Ваше благородие...-пролепетал над самым моим ухом трепетный голос.

Я оглянулся: Гиршель. Он был очень бледен, заикался и пришепетывал:

- Пожалуйте-с в вашу палатку-с.

Я встал и пошел за ним. Жид весь съежился и осторожно выступал по короткой сырой траве. Я заметил в стороне неподвижную, закутанную фигуру. Жид махнул ей рукой- она подошла к нему. Он с ней пошептался, обратился ко мне,- несколько раз кивнул головой, и мы все трое вошли в палатку. Смешно сказать: я задыхался.

- Вот, ваше благородие,- прошептал с усилием жид,- вот. Она немножко боится теперь, она боится; но я ей сказал, что господин офицер хороший человек, прекрасный... А ты не бойся, не бойся,-продолжал он,-не бойся...

Закутанная фигура не шевелилась. Я сам был в страшном смущении и не знал, что сказать. Гиршель тоже семенил на месте, как-то странно разводил руками...

- Однако,-сказал я ему,-выдь-ка ты вон... Гиршель как будто нехотя повиновался. Я подошел к закутанной фигуре и тихо снял с ее головы темный капюшон. В Данциге горело: при красноватом, по

рывистом и слабом отблеске далекого пожара увидел я бледное лицо молодой жидовки. Ее красота меня поразила. Я стоял перед ней и смотрел на нее молча. Она не поднимала глаз. Легкий шорох заставил меня оглянуться. Гиршель осторожно высовывал голову из-под края палатки. Я с досадой махнул ему рукой... он скрылся.

- Как тебя зовут? - промолвил я наконец.

- Сара,- отвечала она, и в одно мгновенье сверкнули во мраке белки ее больших и длинных глаз и маленькие, ровные, блестящие зубки.

Я схватил две кожаные подушки, бросил их на землю и попросил ее сесть. Она скинула свой плащ и села. На ней был короткий, спереди раскрытый казакин с серебряными круглыми резными пуговицами и широкими рукавами. Густая черная коса два раза обвивала ее небольшую головку;

я сел подле нее и взял ее смуглую, тонкую руку. Она немного противилась, но как будто боялась глядеть на меня и неровно дышала. Я любовался ее восточным профилем - и робко пожимал ее дрожащие, холодные пальцы.

- Ты умеешь по-русски?

- Умею... немного.

- И любишь русских?

- Да, люблю.

- Стало быть, ты меня тоже любишь?

- И вас люблю.

Я хотел было обнять ее, но она проворно отодвинулась...

- Нет, нет, пожалуйста, господин, пожалуйста.

- Ну, так посмотри на меня по крайней мере. Она остановила на мне свои черные, пронзительные глаза

и тотчас же с улыбкой отвернулась и покраснела.

Я с жаром поцеловал ее руку. Она посмотрела на меня

исподлобья и тихонько засмеялась.

- Чему ты?

Она закрыла лицо рукавом и засмеялась пуще прежнего. Гиршель появился у входа палатки и погрозил ей. Она замолчала.

-Пошел вон!-прошептал я ему сквозь зубы.-Ты мне надоел.

Гиршель не выходил.

Я достал из чемодана горсть червонцев, сунул их ему в руку и вытолкал его вон.

- Господия, дай и мне...- проговорила она. Я ей кинул несколько червонцев на колени; она подхватила их проворно, как кошка.

- Ну, теперь я тебя поцелую.

- Нет, пожалуйста, пожалуйста,- пролепетала она испуганным и умоляющим голосом.

- Чего ж ты боишься?

- Боюсь.

- Да полно...

- Нет, пожалуйста.

Она робко посмотрела на меня, нагнула голову немножко набок и сложила руки. Я оставил ее в покое.

- Если хочешь... вот,- сказала она после некоторого молчанья и поднесла свою руку к моим губам.

Я не совсем охотно поцеловал ее. Сара опять рассмеялась.

Кровь меня душила. Я досадовал на себя и не знал, что делать. Однако, подумал я наконец, что я за дурак?

Я опять оборотился к ней.

- Сара, послушай, я влюблен в тебя.

- Я знаю.

- Знаешь? И не сердишься? И сама меня любишь? Сара покачала головой.

- Нет, отвечай мне как следует.

- А покажите-ка себя,- сказала она.

Я нагнулся к ней. Сара положила руки ко мне на плечи, начала разглядывать мое лицо, хмурилась, улыбалась... Я не выдержал и проворно поцеловал ее в щеку. Она вскочила и в один прыжок очутилась у входа палатки.

- Ну, какая же ты дикарка!

Она молчала и не трогалась с места.

- Подойди же ко мне...

- Нет, господин, прощайте. До другого разу.

Гиршель опять выставил свою курчавую головку, сказал ей два слова; она нагнулась и ускользнула, как змея.