Леонид Бородин - Гологор

- Ритмо-мелодическая единица речи, - повторил Филька холодно, подчеркивая неуместность смеха. - Не нужно запоминать эту легкомысленную формулировку, потому что положение намного серьезнее.

В барак вошел Степан с охапкой дров, грохотнул ими у печки, задержался, хмуро слушая Филькину болтовню.

- Вот, к примеру, Степан.

Филька повернулся к нему.

- Я насчитал в его лексиконе девять слов и словосочетаний, обозначающих процесс удара... А только трем из них нашел адекватные слова в литературном языке. Жаль, что не могу процитировать.

- А ты процитируй! - посоветовал Степан.

- Увы, дама не подготовлена к этому! Или вот Моня!

Моня уже сидел по-турецки на нарах. Филька подошел к нему. Тот задрал голову, расплылся в улыбке.

- Моня у нас образец девственного сознания.

Моня проглотил улыбку. Обиделся.

- Ладно тебе!

Филька снова зашагал.

- Моня может сказать о женщине грубо или глупо, но пошло никогда! А между тем процентное отношение мата в его речи к словам литературным далеко не в пользу последних. И с твоим прибытием, - Филька укоризненно посмотрел на Катю, - он явно поблек и поглупел речью. Ты тормозишь его филологическое творчество, и ему грозит деградация.

- Извини, Моня, я не хотела! - пошутила Катя.

- Да слушай ты его больше! - весело откликнулся тот из другого угла барака.

- Скоро, господа, - резюмировал Филька, - литературный язык станет ученой латынью, а русские будут говорить языком мата! Нация разделяет судьбу языка, рудиментируя вместе с ним! Впереди всеобщее интеллектуальное пролетарство и торжество матерщины!

Филька замер в скорбной позе, опустив голову и закрыв глаза.

- Плачет по тебе академия! - сказал ехидно Степан.

- Тюрьма по нему плачет! - хохотнул Моня.

Филька мгновенно оживился, ткнул пальцем в того и другого, повернулся к Кате.

- Обрати внимание! Редчайший парадокс формальной логики! Оба утверждения одинаково верны. Хотя Монино в известном смысле ближе к истине.

Степан спросил уже от порога:

- Так я не понял, матерщина хорошо или плохо?

- Плохо! - громко ответила Катя. - Плохо! - повторила она, как бы зачеркивая Филькину грамоту.

- Ты уверена в этом? - спросил Филька строго и надменно.

- Уверена, - ответила она.

- Ну что ж, - вздохнул Филька с явным сожалением, - значит, Россия еще жива! Пока порок именуется пороком, он еще не торжествует!

С улицы Степан крикнул:

- Кончай трепаться! Дрова таскать...

Надевая телогрейку и напяливая рукавицы, Филька еще продолжал:

- Между прочим, "трепаться" - на редкость емкое слово: а попробуй найди его в словарях! "Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!" На современном языке это должно звучать: "Я пришел к тебе потрепаться!" Здоровый цинизм вместо чахоточной сентиментальности! Как-нибудь при случае я разовью эту тему более полно! - пообещал Филька, высовываясь на улицу.

Как только за ним захлопнулась дверь, Моня вскочил с нар и подсел к Кате.

- А в меня в девятом классе девчонка была влюблена еще красивей тебя.

Катя растерялась немного. Вызов это или комплимент?

- А ты? - спросила она, скрывая смущение.

- А я не знал.

Моня погрустнел.

- Она меня всегда на собраниях больше всех ругала. А я потом уже узнал, когда школу бросил. Знал бы раньше, не бросил.

- Она тебе нравилась?

- Она всем нравилась. В нее наш физик влюблен был. Вызовет ее к доске и смотрит, а мы перемигиваемся.

- Не веришь? - вдруг спросил он подозрительно и даже чуть агрессивно.

- Чему?

- Ну, что она в меня влюблена была!

- Верю, - торопливо ответила Катя.

- А как это девчонки влюбляются?

Моня, кажется, зацепил свою больную тему.

- Что ты имеешь в виду?

- Ну, вот, ничего... все как обычно... и вдруг влюбляется... Она мне с пятого класса нравилась, как увидел ее. А она в меня только в девятом... А до этого за человека не считала.

- Может быть, это не так? - усомнилась Катя.

- А ты бы могла в меня влюбиться? - с каким-то детским, бескорыстным интересом спросил Моня.

Катя не знала, что ответить. Он смотрел ей прямо в глаза и не давал опустить ресницы. Надо было сохранить выбранный тон - женщина и подросток, но сделать это было не просто, потому что подросток хотел чувствовать себя мужчиной, да по годам был им. Может быть, машинально она взглянула на Моню глазами женщины и с радостью отметила, что у него красивые, длинные, причудливо изогнутые ресницы, что у него на редкость чистая белая кожа, что волосы его, если над ними поработать, могут начисто стереть с лица ставшее маской выражение дурашливости. А если одеть его как следует... Да нет, он вполне симпатичный парень!