Леонид Бородин - Гологор

Дождь колотил по рубероидной крыше так звонко, будто крыши не было, а только легкий навес над головой, и все время хотелось посмотреть, не течет ли где-то. Дождь пригибал ветви кедров, и вид у них был такой, что вызывал сочувствие. Территория базы была с наклоном в сторону их избушки, и у крыльца появился ручей. Огибая крыльцо, он впадал в тропу к колодцу и дальше катился по готовому руслу. В колодце, заполнившемся до краев, вода помутнела, и Катя набирала воду прямо с неба, выставляя на ночь все ведра, какие имелись.

По утрам и вечерам из распадков подкрадывался к базе туман, да такой необычной плотности и столь странного цвета, что, если бы не дождь, его можно было бы принять за дым от большого пожара. К середине дня туман сползал в распадок и оседал на его дне белым облаком.

В бараке у парней творилось Бог знает что. Филька с Моней наверстывали упущенное. Все помещение было завалено сосновыми чурками, которые затем превращались в щепу-дранку. Это была их работа. Тысяча штук дранки оплачивались в пять рублей. Филька, подсчитав, объявил, что его личный и Монин тоже "прожраточный минимум" не превышает трех рублей, а потому, не горя желанием вставать на трудовую вахту, он не намерен лишний раз махать ножом. Именно ножом, правда широким и чудовищной остроты, превращались полуметровые в диаметре сосновые чурки в тонкую дранку. Работа эта, конечно, была для дураков. Но поскольку для умных работы пока не представлялось, Моня с Филькой добросовестно давили животами на ножи с утра до вечера. Полмесяца до этого активно пробездельничав, они оказались перед угрозой "отрицательного платежного баланса".

Сашка и Степан смотрели на такой способ заработка с нескрываемым отвращением, и на осторожный намек Кати "помочь бы" Сашка просто рассмеялся, а Степан поджал губы до исчезновения. Но зато всю остальную работу по хозяйству: топку печки, заготовку дров, между прочим, и заготовку этих самых чурок - они целиком взяли на себя, и потому Филька с Моней "вкалывали" вполне производительно, разумеется, из расчета три рубля на день, учитывая дни безделья.

Вечером в гости, то есть просто так посидеть и потрепаться приходил кто-нибудь, чаще Филька, реже Степан. Моня каждый раз извинялся за надоедливость, все время порывался уйти "если помешал", но когда приходил, в итоге сидел до самого поздна, пока Сашка бесцеремонно не выпроваживал его. Иногда собирались все на общий ужин в бараке, где теперь до одури пахло сосной. Рубились в дурака. Чаще без Кати и Фильки, который, получив терпеливую и благодарную аудиторию, весь эманировал в идеи.

Катя пыталась осторожно повышать интеллектуальный уровень компании. Даже организовывала прослушивание по транзистору классической музыки. Но интерес проявил только Сашка. Это, как говорится, было само собой. Степан молчал, Моня хлопал глазами и швыркал носом. А Филька высказался в итоге:

- Общество приучило меня любить классику. Но я могу обойтись без нее, как и без всего прочего, к чему меня приучило общество.

Филька фальшивил, но уличить его было невозможно. Однажды весь вечер говорили о Сережке и Тане, и хотя Сашка сам начал этот разговор, Катя почувствовала, что разговор ему этот неприятен, что он рождает какое-то беспокойство. Впрочем, какое именно, она понимала, и сама, может быть, в меньшей степени, но испытывала то же самое. Она сумела перевести разговор на письмо, что нашли они в зимовье. Филька знал автора и характеризовал его односложно: "Подлец!" Сережа исчез. Оболенский, еще раз прибывший с трактором на базу за дранкой, сообщил, что Сережа уволился и никому не сказал, куда уезжает. От Оболенского узнали и другое: как в воду канул Селиванов. Зимовье его заколочено. В конторе появился однажды, там был какой-то скандал с его участием. А после его никто не видел. Два охотничьих угодья теперь пустовали, а сезон был уже на носу. Значит, новых охотников не будет, и, значит, шансы на удачу были реальны. Степан был особенно доволен. Селивановское зимовье недалеко, участок его хорош и близко. Степан ведь как-никак сторож, и далеко или надолго уходить ему нельзя. Теперь же можно пошарить по селивановским тропам. Место соболиное. Сашка ничего не выигрывал. Его участок был в противоположной стороне и, в сущности, не имел границ, уходя к ледникам. Но чем меньше охотников, тем лучше.

К сезону готовились вплотную. Сашка однажды уже сбегал на свой участок, оттащил в зимовье капканы, ловушки, петли, кое-что из хозяйственного инвентаря, что нужен был теперь для зимовки вдвоем. Пробыл там два дня. Что-то подлатал, проверил запасы дров: жилье привел в порядок, чтобы Катя не испугалась. Избушка была похуже сторожевой, меньше размером, ниже потолком, мельче окнами. И Сашка уже планировал, конечно, это уже следующей весной, сколотить настоящие хоромы. Дело было нехитрое. Но нынче браться поздно.