Георгий Гребенщиков - Ханство Батырбека

Может быть, таким взглядом она околдовала и Исхака — мужа Бибинор, который часто таращил на нее глаза и, не стыдясь своей жены, говорил с нею о всякой всячине. Бибинор еще ничего не понимала и взгляд Хайным не производил на нее никакого действия. Она часто прибегала в юрту Сарсеке и много смеялась, шалила с ягнятами и, шутя, подражала блеянию овец или кашлю старухи, что выходило у нее всегда смешно и забавляло молодого Сарсеке…

Иногда Бибинор прибегала к Сарсеке со своим маленьким деверем Назыркой и целыми часами дурила с ним на глазах Хайным и Сарсеке, пока ее свекровь не придет и за черные, жидкие косы не вытянет из юрты.

Случалось, что Сарсеке куда-нибудь надолго уезжал, и тогда за Бибинор приходил Исхак. Прогнав жену, он оставался в юрте с глазу на глаз с Хайным и подолгу засиживался, околдованный бойкими речами и опьяняющим взглядом лукавой киргизки. Впрочем, сама Хайным мало интересовалась слишком молодым и жидким Исхаком и, заигрывая с ним, думала о стройном и крепком, как бронза, Сарсеке.

За то, что Исхак не признавал Бибинор и часто лез в юрту Сарсеке, к Хайным, его постоянно ругал богобоязненный Карабай, аульный мулла и наставник. Он не любил Хайным, и когда встречал ее лукавое двусмысленно смеющееся лицо, то быстро отвертывался и сердито сплевывал.

Он носил бороду, имел большую семью и жил ленивой патриаршеской жизнью, пользуясь, несмотря на свою бедность, уважением всего аула. Часто ходил к Батырбеку и за чашкой айрана или камыза, делал ему наставления.

Он упрекал Батырбека в том, что тот плохо молится Богу и забывает заветы отцов, и приводит ему целый ряд примеров, всякий раз одних и тех же, о страшных наказаниях за неисполнение законов Магомета.

Подогнув под себя ноги, Карабай старым, шамкающим голосом, похожим на звуки разбитой домры, нараспев говорил целые часы. Склонив голову и покачиваясь, он походил на колдуна-баксу, призывающего своими наговорами духов. Часто, не замечая, что Батырбек не слушает и даже во время рассказа отдает какие-либо распоряжения или сам о чем-то повествует, Карабай целиком погружался в свой рассказ, тягучий, как пастушья песня, и проникновенный, как мудрая сказка.

Кончал Карабай свои наставления всегда воспоминаниями о далекой старине, когда киргизская жизнь была еще полна приволья и когда степи киргизские не видели коварного «оруса» с его разрушительной сохой. И всегда при таких воспоминаниях Карабай плакал и, плача, тут же сидя засыпал, привалившись спиной к сундуку или к груде сёдел.

Батырбек переживал вторую молодость с молодой, рыхлой женой и редко слушал знакомые ему рассказы и наставления старика. Да и некогда их было постоянно слушать. Надо было зорко следить за порядком и пастухами.

Каждое утро или вечер призывал он к себе неповоротливого и молчаливого Байгобыла и громко подолгу строжился над ним, поучая искусству держать скот в хорошем теле.

Он отлично понимал, что никакое искусство не поможет, когда знойное лето иссушило травы, а теснота в выпасе отрезает пути к новым пастбищам, но все-таки сердился и кричал на Байгобыла.

Так было и в ту осень. Батырбек чаще, чем когда-либо, вздыхал, был угрюм и озабочен, а когда выходил из юрты, то из-под руки зорко всматривался в даль степи и, как бы поджидая какого-то далекого и важного гостя, медлил с откочевкой в зимние кыстау.

И Батырбек дождался этого желанного гостя.

Вскоре он пришел с юго-запада, хмурый и серый, низко нависший над землею, и мокрыми космами обнял иссохшую степь.

Все были рады позднему дождю, несмотря на то, что он был осенний, холодный и затяжной, киргизы высыпали из юрт и подставляли под его струи свои полураздетые тела.

Карабай даже сел на мокрую землю, поджав под себя ноги и обнажив бритую голову. Дождь лился ему за пазуху, но он только крякал и, смеясь, расхваливал аллаха за то, что он пожалел правоверных и окропил землю животворной влагой.

Дождь шел долго и перестал в конце шестого дня. На закате солнца в этот день часть западного небосклона совсем прояснилась, и игривые лучи, нарумянив барашковые облака, весело скользнули в степные просторы и ласково улыбнулись киргизам.

Все обитатели аула снова высыпали из юрт. Даже старая мать Сарсеке выползла из своего логовища и, сидя по-заячьи на земле, кашляла и что-то ворчала, жадно глотая роскошный воздух.

Бибинор, привязывая ягнят и козлят, звонко кричала отставшим двум телкам, которые откуда-то издалека отзывались на ее зов и длительно мычали нестройным дуэтом.