Георгий Гребенщиков - Ханство Батырбека

Вечером он сидел в своей лучшей избе, на мягком текемете и, отбрасывая вкусные мослы свежего, зарезанного по случаю благополучной перекочевки барана, благодушно болтал со своими приближенными о только что исполненной контрбаранте и о смешных и глупых «орусах»…

И потекли давно знакомые дни привычной полудикой жизни, как всегда в осеннюю скучную пору в степи.

Изредка Батырбек выезжал куда-нибудь в ближние аулы к соседним биям, изредка к нему приезжали почтенные бии, также окруженные младшими родичами или прихлебателями, и жизнь шла обычной колеей.

Выпал первый снег, легший на горы пегою, а на равнины — ослепительно белою пеленой, и в степи водворилась какая-то особенная, свойственная только пустынным пространствам тишина.

Если ходили в горах и на склонах лошади или бараны, или ездили кое-где одинокие всадники-пастухи, то это как будто еще больше подчеркивало степную тишину, люди и животные передвигались по белизне степи как-то полудремотно и беззвучно, с извечной покорностью, по раз заведенному еще когда-то в древние времена порядку.

Дни проходили ровно и одинаково, точно ритмически капали похожие одна на другую капли воды. Жизнь тянулась монотонно и безропотно, полная безразличия к окружающему и равнодушия к прошедшему и будущему… Каждое утро курились зимовки, скрипели ворота дворов, низких, темных и теплых. Из них высыпал скот, расползался по горе с давно стоптанным и выбитым кормом… Приезжали из степи от конских табунов иззябшие пастухи, их сменяли на день другие… Бабы исполняли свои немудрые бабьи обязанности, возились с ягнятами и телятами, ругались с ребятишками, сердились на мужей и стариков.

Влачила ненужную жизнь свою и дряхлая мать Сарсеке и, ненавидимая ядовитой Хайным, зимою еще больше, чем летом, терпела от нее голод и холод и аккуратно каждую минуту кашляла… Еще злее теребила и гоняла жиденькую Бибинор старая Айнеке, и с большой охотой по вечерам рассказывал старый Карабай зеленой молодежи добрые отеческие предания. Ему часто мешал шустрый Назырка, упорно не желавший слушать деда и устраивавший непозволительные шалости вместе с ягнятами… Не совсем внимательно слушал его и сам Батырбек, проводивший целые дни в своей главной избе, где он объедался бараниной, или, обливаясь потом, нескончаемо пил чай.

Чаще других покидал аул Сарсеке, Исхак и Ахметбайка, уезжавшие далеко в горы на охоту на лисиц, волков и зайцев.

Они содержали по одной лучшей лошади, на особицу кормили их и нередко, в погоне за хитрой лисой, состязались в быстроте и легкости бегунцов.

У Сарсеке был тонкий и самый быстроногий бегунец, Сивка. Он был уже в годах, но ни одна лошадь не убегала от него ни в байге, ни в погоне за зверем. Сарсеке сжился с ним, как с родным братом, и почти всегда с охоты возвращался с добычей. На сивом коне, одетый в белый, хорошо выделанный овечий тулуп, Сарсеке почти сливался со снегом, и зверь подпускал его на близкое расстояние.

Дальнозоркий охотник, завидев зверя издалека, нередко делал ловкий объезд в сторону и, скружив зверя, гнал его не в гору, где трудно было его взять на лошади, а от горы. И вот когда изнемогший зверь, отдавая все силы, бежал по снегу на равнине, Сивка совсем стлался по земле и быстро настигал измученного зверя, а Сарсеке метким ударом батога в один прием сваливал и вторачивал его в седло.

Хорошим охотником был и Ахметбайка. Зато почти всегда мешал Сарсеке неловкий и избалованный Исхак. Но Сарсеке молчал и довольствовался тем, что по возвращении с охоты обо всем подробно расскажет любознательной и быстроглазой Бибинор.

Подъезжая на поджаром Сивке к аулу, Сарсеке всегда принимал молодецкий вид и хотел, чтобы Бибинор видела его трофеи. Но пока он расседлывал коня, Исхак отвязывал зверей, нес отцу и хвастал ими на глазах Бибинор. Даже при Сарсеке Исхак бессовестно лгал, присваивая все подвиги себе… Сарсеке знал, что Батырбек не верит сыну, но его раздражала явная ложь Исхака, которого он начинал не любить все больше и больше.

С некоторых пор Сарсеке заметил в лице Бибинор какое-то новое, уже совсем не детское выражение, и ему казалось, будто не так уже живет она с Исхаком, как прежде. Сарсеке догадывался, что ревнивая Хайным, сметив, как тянет его к Бибинор, намеренно пробудила в Исхаке похоть, чтобы Бибинор стала бабой и чтобы Сарсеке охладел к ней…

Но хитрая Хайным на этот раз ошиблась.

Правда, мысль об этом жестоко терзала Сарсеке: лучше бы умерла Бибинор — легче б было. Но пробуждение в Бибинор женщины раньше, чем у Сарсеке явится возможность украсть ее, лишило его терпения ждать, и породило в нем желание овладеть Бибинор как можно скорее. А сейчас это было невозможно. Была бескормица и нужда. Нельзя было увезти Бибинор как-нибудь и куда-нибудь… Лучше всего было сделать это весной, когда будет тепло и когда не надо искать уюта у людей, которые могут выдать их с головой… А главное, надо украсть у Батырбека, помимо Бибинор, пару лучших лошадей, в том числе и Сивку, а на это у Сарсеке не хватало смелости. И Сарсеке, не зная, что делать, злился на Хайным. Да и Хайным стала, как цепная собака, ворчливая и злая.