Макар Последович - С тобою рядом

Корницкий рванулся, чтоб встать. Первое, что он почувствовал при этом движении, была нестерпимая боль, которая пронизала его насквозь. Корницкий чуть снова не потерял сознание. Но уже кто-то приподымал его за плечи. В эту минуту где-то за деревьями взвилась вверх ракета, и при ее синеватом свете Корницкий узнал склоненное над ним и беззвучно шевелящее губами лицо Мишки Голубовича. Тот был почему-то без шапки, светлые пряди его волос мельтешили перед глазами Корницкого. Вдруг Мишка, словно его обожгло огнем, содрогнулся и поднес к лицу ладонь правой руки. Вся она была в крови. Тогда Мишка повернулся к зарослям и с покривившимся в немом крике лицом кого-то позвал. Корницкий хорошо понимал это движение. Так зовут на помощь, когда надо вынести кого-нибудь из-под огня. И по тому, что к ним подбежал только один человек, Корницкий догадался, что бой еще не кончился. Он не услышал собственного голоса. Он снова увидал в темноте зеленоватые вспышки и весь затрясся от лютой злости.

- Постойте!.. Вперед! Вперед! За Родину... Бей их, гадов!

Его осторожно снова опустили в снеговой окопчик. Превозмогая невыносимую боль и слабость во всем теле, Корницкий поднял голову, чтоб следить за боем. Вспышки выстрелов, своих и чужих, мелькали уже впереди, то усиливаясь, то исчезая на короткий момент совсем.

- Вперед... Режьте поганых...

Вдруг у него заболела шея, и он попробовал сесть. Но что-то его не пускало, держало, словно клещами на дне окопа. Он уже не чувствовал правой руки, холод колючими иголками полз по ней и подымался все выше и выше. Скоро холод дойдет до груди, доберется до сердца, и тогда конец, тогда все станет безразличным: и эти вспышки огня, и чистый блеск звезд, что нависли над вершинами деревьев, и Надейка, и Анечка, и Полина Федоровна... На какой-то короткий момент перед ним встал теплый солнечный берег Черного моря, шум волн и легкие фигуры его детей. Они идут по мокрой гальке вдоль белоснежной полосы прибоя. Все четверо - семья, теплота которой согревала Антона Софроновича, где бы он ни был. Тогда они уговорились, что будут приезжать туда на отдых каждое лето... Уговаривались, не зная, что их ожидает впереди...

- Бей их, гадов... Бей...

Он уже не помнил, что кричал дальше. Горячая истома жгла его тело, туманила голову... Кто-то то приближался к нему, посвечивая электрическим фонариком, то отдалялся...

А той порой Мишка Голубович, который во время взрыва был неподалеку от Корницкого, почувствовал, что и его самого придавило к мерзлой земле горячей воздушной волной. В ушах у Мишки все звенело, руки тряслись и никак не могли нащупать автомат. На один миг Мишке показалось, что автомат у него вырвало вместе с руками. Где-то рядом лежал невидимый в темноте Хусто Лопес. Не помня себя, Мишка дико закричал в грохоте выстрелов:

- Хусто! Хусто!.. Командира убило!..

- Дурьяк! - послышался из темноты приглушенный голос Лопеса. - Зачьем паник?

Эти слова немного отрезвили Мишку. Он наконец нащупал автомат и подполз с ним к неподвижному Корницкому. От первого прикосновения Мишкиных рук Корницкий зашевелился. Когда вспыхнула вверху ракета, Мишка, чувствовавший, что его правая рука, которую он подсовывал под правый бок Корницкого, угодила во что-то теплое и клейкое, увидал, что это кровь. Он снова дико закричал, зовя Лопеса. Они вдвоем попробовали поднять командира, но он остановил их, лязгая зубами и ругаясь. Это принудило Мишку мгновенно вскочить на ноги и помчаться к подводам, освещаемым зеленоватыми вспышками вражеских выстрелов. Одно ему лишь запомнилось: в лихорадке ночной атаки напряженно тревожное и жалостное ржание коня. Оно начиналось где-то в лесной чаще и раскатистым эхом разносилось среди черных стволов деревьев:

"Ий-го-го!.. Ий-го-го!.."

Мишка впервые в жизни слышал такой испуганно тревожный голос сильного животного, видимо раненного случайной пулей. Он перестал даже обращать внимание на уныло назойливое посвистывание пуль. В эту минуту ему и в голову не приходило, что одна из них может угодить в него и навсегда уложить в снег.

"Ий-го-го!.. Ий-го-го!.." - гремело в Мишкиных ушах.

Но и этот звук заглушен припомнившимся нетерпеливо требовательным голосом Корницкого. Грохот выстрелов, брань раненого командира, громкие крики "ура" - все слилось в один раскатистый гул, от которого у Мишки окаменело сердце и до боли ясной стала голова. Стреляя перед собою, Мишка выскочил на полянку, наткнулся на что-то твердое и упал. Под собою он почувствовал не колючий снег, а что-то иное. Левая Мишкина рука нащупала нечто неподвижное - холодное как лед лицо, шершавое шинельное сукно. Мишка сразу догадался, что он наскочил на сани и упал на убитых гитлеровцев. В этот миг шагов за пятнадцать от саней взметнулось из темноты несколько зеленоватых язычков: загремела автоматная очередь. Мишка мгновенно соскользнул с саней и, укрывшись за ними, вытащил из сумки толовый заряд. Гитлеровец бил напрямик по партизанским окопам, где теперь истекал кровью Корницкий. Из-за саней хлопец не заметил, что как-то сразу смолкли выстрелы, что с правой стороны раздаются взволнованные голоса партизан, заскочивших в горячке боя за обоз. Мишка приподнялся над санями и швырнул в сторону укрытия гитлеровца заряд. После взрыва оттуда послышался захлебывающийся стон, и Мишка понял, что опасность миновала и что теперь можно смело выходить из своего временного укрытия.