Георгий Венус - Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)

Никто из солдат на санях не сидел. Побросав в них винтовки, вне строя, молчаливо и угрюмо тянулся полк вдоль ночной черной дороги. Я держался возле пулеметов и, с трудом подымая отяжелевшие веки, пытался идти прямо. Но усталость качала меня со стороны в сторону; мне казалось, тяжелая степь вокруг нас то подымает, то опускает горизонты и кружится, кружится медленно и ритмично.

- Что, господин поручик, занедужилось?.. А ну-ткась! Ну-ксь, милая! И, хлестнув лошаденку, Едоков, как и я, качнулся вдруг в сторону.

- Соснуть бы! Эх, жисть!..

Три дня тому назад мы приняли последний бой, в котором наша рота забрала у красных пулемет, теперь третий в нашем взводе. В этом же бою Синька и Лобин, прикомандированные к моему взводу унтер-офицеры, были убиты.

- Три пулемета, а людей нет! - вздыхал ефрейтор Лехин.- Не везет же!..

- Эх, и везет-то не вовремя! А ну-ткась, ну-ксь, милая! Казалось, ночи не будет конца.

* * *

- Осади!.. Осади-и...

- Что за город?..

- Не напирай, косой дьявол, черт!.. Не видишь, стоим ведь!

Вдали виднелись редкие огни какого-то города или местечка.

- Харьков?

- Москва!

- Нет, правда, что за город?

- Люботин это,- сказал подпоручик Морозов и, опустившись на сани, стал жадно - в кулак - курить. Я также подошел к саням, сел и, прислонясь к пулемету, вынул махорку. Но скрутить я не успел. Темнота меня медленно и плавно закружила, опустила во что-то мягкое и теплое и потекла надо мною, все глубже и глубже толкая в сон.

...Когда я проснулся, сани уже вновь скрипели по песку На мне лежала чья-то шинель. Я сбросил ее с лица.

- Едоков!..

- Так точно!

Едоков шел в одной гимнастерке.

- Что это?.. Зачем?..

- Это я, господин поручик, чтобы не согнали вас .. ротный аль батальонный... Лягайте, лягайте!...

Но я встал. Оглянулся. Мне показалось, полк идет в обратную сторону.

- Куда мы?

Едоков пожал плечами.

- Лехин, куда мы?

- Люботин, господин поручик, занят. Обходим. ...Лошади хрипели. Медленно всплывала желтая заря.

* * *

- Распрягай!

- Эй! Не велено! Заводи! Заводи за угол!

Вдоль крайних хат какой-то небольшой деревни длинными рядами выстраивались сани.

Нам было приказано выставить дневальных, по одному на две роты, и выспаться, пользуясь трехчасовым привалом.

Я уже взбивал в санях солому, когда подошел связной.

- Господ командиров-пулеметчиков к батальонному!

...На улице в санях, около и под ними храпели солдаты.

* * *

На крыльце халупы батальонного стоял начальник пулеметной команды.

- Господин капитан,- обратился к нему я,- у меня, господин капитан...

- Но у меня нет нумеров! Возьмите в роте... Договаривать нам было незачем,- капитан знал состояние взводов.

- В роте, господин капитан...

- Но что я, рожать их могу, что ли?

- Господин капитан...- подошел к нему взводный 1-го взвода.

- Нету у меня саней! Господа, у меня же...

- Но разрешите, господин капитан...

Капитан обернулся и быстро скрылся за дверью.

- Черт дери!..

- Да-с, положение!..

Мы стояли, растерянно глядя друг на друга.

Наконец в сени вышел полковник Петерс.

- Господа...

Одна сторона его лица подергивалась, тени быстро бежали под складку рта.

- Вот что, господа. Первый батальон побросал три пулемета. Пре-ду-пре-ждаю: если подобное случится и в моем батальоне, виновный взводный будет отдан под суд. Понятно?

- Но, господин полковник...

- Оправдываться, господа, будете под судом. От офицера я требую проявления офицерской инициативы. Мне нет никакого дела как, но пулеметы чтоб были вывезены. Понятно? А теперь - можете идти...

Мы расходились.

- Черт дери!..

- Да-с, поло-жень-и-це!

- А главное, в деревнях ведь не то что лошадей и козы не найдешь...

"Спать, спать, спать!" - думал я, идя спотыкаясь по улице. Лошади моих саней стояли распряжены.

- Не бей! Аким не пойдет... Все одно! Распрягай! Живо! Полк уже выходил из деревни.

- Поручик, нагоните? - обернувшись, крикнул мне ротный.

- По-ды-май! Та-щи вы-ше!.. Та-щи-и!..

Подвязав пулеметы к одному концу натрое сложенных вожжей, станок к другому, Лехин, Едоков и Акимов вьючили Ваську, нашу вторую лошадь. Но тяжесть пулемета и станка с обеих сторон давила на ребра лошади. Лошадь не могла дышать и медленно, точно в цирке, приседала.

- Ничего не поделаешь, господин поручик! Может, оба на одни взвалим? продолжал Лехин, приглаживая выпавшие из-под фуражки потные волосы.- Васька уж постарается, едри его корень!.. Не выдаст, может...

- Пожалуй...

И вот мы закричали:

- Идет! Идет!..