Инна Ветринская - Купи меня !

Обобщая отрывочные сведения, дошедшие до Рональда Уэлдона из этого телефонного разговора, то бишь из реплик Карпуши, можно было заключить, что семье предстоят великие события и потрясения. После пpозванивания с товарищем-господином Редким Карпуша, не обращая на бледного отца ни малейшего внимания, пошел к Ирине.

- Мама, я прошу тебя поговойить как сьедует с вашим дийектойом! - с места в карьер начал Карпуша. - Спьоси его, можно мы напечатаем в вашей типографии всякие бумажки за деньги?

Ирина, поправлявшая в этот момент макияж, недоуменно подняла брови:

- Но, Кролик, ведь наш директор мне не подчиняется? Ну и что, если я даже спрошу? Ты вообще себе представляешь, что это значит - напечатать что-нибудь в нашей типографии? Какие ещё бумажки?

Хаpактеpно, что о самом главном Иpина спpосила в самом конце. Обычно это пpиписывают неpаботоспособной женской логике. На самом же деле, и Уэлдон мог бы подтвеpдить, тут действует английская поговоpка "last but not least", "последнее - это вовсе не маловажное", в вольном пеpеводе. Так что Иpина вполне оценила значение загадочных "бумажек", пpосто отнесла этот вопpос в конец, исходя из пpавил тонкой женской дипломатии.

Карпуша не обpатил внимания на мамины политесы и важно повтоpил то же, что сказал pаньше отцу:

- Есьи он будет кочевьяжиться, набейешь его номер и дашь мне тьюбку, я сам с ним поговою...

Ирина попробовала соединиться с директором издательского центра Коперником, но там было наглухо занято - праздновали преддверие коммунистического праздника.

Ближе к вечеру проблема бурной деятельности Карпуши отошла на второй план, пришли гости - родители Ирины.

Отец Ирины, Карп Федорович Ножкин, происходил из стариннейшего сибирского казацкого рода. У его деда, атамана Семена Карповича, в подчинении был обширный казачий округ, простиравшийся от топких верховьев Оби до самого Ледовитого океана. Ни много ни мало, тысяча верст с юга на север, угодья пашенные, охотничьи, пастбищные, тундра. Раздолье. Зверь пушной и всякий. В гражданскую войну дед этот во главе своих казачьих бандформирований бился и с белыми, и с красными, поскольку свято хранил присягу Государю Императору, и был убит по приговору комитета бедноты в 1922 году.

Его сын, Федор Семенович, чудом спасшийся вместе с матерью, уже в советское время получил хорошее четырехклассное образование и сделался столоначальником при исправительно-трудовом концентрационном лагере. Именно там, с помощью ссыльной расконвоированной красавицы-татарки (некрымской) Фатьмы Бакатовой, он сподобился родить сына, Карпа Федоровича, в не на ночь будь помянутом 1937 году. После смерти Сталина, в 1953 году, Федора Семеновича с семьей перевели в Москву, в министерство лесной промышленности, где он дорос до заместителя начальника управления, а в 1972 году скончался от сердечного приступа.

Карп Федорович, в отличие от отца, старавшегося не вспоминать о своих запретных казацких корнях, напротив, всячески подчеркивал свою принадлежность к сибирскому казачеству, и вообще, вырос мужчиной крепким, охотным до выпивки и кутежа, а в вольные 60-е даже фрондировал сочинением славянофильских стишков и эротических казачьих баек. Ему все в жизни сходило с рук. Довольно рано женившись, он душевно погуливал от жены. Работал он то там, то тут, сперва ему помогал продвигаться отец, а потом у Карпа Федоровича составился такой широкий круг знакомств, что он мог писать статьи в журналы "Наш современник", "Юность" и "Посев" под разными псевдонимами, одновременно числиться завхозом концертного зала, а также отдельным образом перепродавать подержанные машины и работать на полставки снабженцем в шубном ателье.

На самой заре перестройки прах убиенного казачьего атамана Семена Карповича, можно сказать, уже вовсю застучал в сердце Карпа Федоровича. Как назло, Ира стала приглашать к себе мальчиков - пора уж было, а отец, завидев нового парня, начинал всякий раз выделываться:

- А что, - говорил он, озорно подмигивая ошалевшему московскому мальчику из интеллигентной семьи, - слабо со мной на двоих четверть распить, к примеру?

И сопя, выволакивал из нижнего отделения серванта от стенки "Любляна" гигантскую бутыль водки на лимонных корках или перце, от одного облика которой у интеллигентного мальчика делалось нехорошо в кишечнике. Надо отдать должное, седоусый Карп Федорович упаивал молоденьких кавалеров дочери очень аккуратно, не доводя их до того состояния, когда их пришлось бы класть ночевать на кухне у тазика. Основную часть ужасного напитка принимал вовнутрь он самолично, после чего чрезвычайно веселился и спрашивал: