Инна Ветринская - Право последней ночи

И ещё его губы - полноватые, со спрятанным намеком готовые раскрыться навстречу, темные, почти бордовые, мягкие, и жестковатая кожа, и ещё тонкие черные волосы на груди, которые он не позволял мне гладить, потому что они "не терпят женских рук"...

Серхио снимал в Москве квартирку из одной комнаты и совмещенного почти что с комнатой! - санузла.

Там мы очутились в очередной раз после вечера, проведенного в маленькой студии его знакомых художников-дизайнеров, где, конечно же, тоже пили - "Смирноффскую" водку и экзотический тогда для меня мартини.

Знакомые дизайнеры занимались модными какими-то делами, не то имиджмейкерством, не то визажизмом, но в разговоре то и дело мелькали имена восходящей звезды покроя и пошива Валентина Юдашкина и косметолога Брыксина, из чего я вывела для себя сквозь туман мартини с водкой, что Вадик и Лера - это была, судя по всему, однополая такая семья, - находятся все-таки ближе к закройщикам, чем к живописцам; впрочем, мне это было абсолютно все равно. Оба они казались мягкими, как плюшевые оленята, чем-то странно и отталкивающе похожие друг на друга, какие-то сверхъестественно учтивые; мне было немного даже удивительно, что вполне вольно и свободно вовлекая нас двоих в свою беседу, они ни единым взглядом не давали понять Серхио, что он все-таки иностранец и чужой, а мне - что они меня воспринимают как-то иначе, чем спутницу жизни Серхио на вечные времена...

И вдруг что-то сверкнуло мне, и я, глянув на Леру словно исподтишка, вдруг с ужасом поняла - это ведь женщина! А потом, прислушавшись к голосу Леры, устыдилась - да нет же, нет, это мужчина, неужели я такая совковая ханжа, что не могу поверить в союз двух мужчин?!

Нет, нужно успокоиться. Зачем все время пытаться вообразить, как эти двое мужчин ночью спариваются - как становится один, и как второй... Нет, противно.

И все-таки...

Что-то в Лере было женское, даже в самом имени, которое никто не произносил полностью, как запретное "табу", а Серхио - он так вообще разговаривал по-русски с таким марсианским акцентом, что у него пола-рода невозможно было разобрать. И с Лерой он запросто беседовал примерно так: "Ты говорил и правильно делала".

Нет, женское мне померещилось в другом - как испуганно, затравленно бегали большие глаза Леры, и если останавливались на ком-то, сразу принимали умоляющее выражение... Обычная девица с комплексами, подумалось мне, а одета по-мужски, брюки, свитер. Как, оказывается, иногда непросто отличить мужчину от женщины. И главное, зачем им так притворяться?

Но мало ли, какие у людей проблемы. Это не должно быть важно, и мне с ними очень надо подружиться, потому что это были товарищи моего Серхио. Так я думала. Сродниться с ними - кто бы они там ни были - гомосексуалисты или просто отвязанные свободные художники с большим чувством юмора.

И все-таки... В квартире у них, с высоченными чуть закопченными потолками, пахло чем-то елейно-горьковатым, пьянящим, но фальшивым, как духи "Пуазон" польской выработки, и я в конце концов была рада, когда мы выбрались оттуда в первом часу ночи - под холодный сентябрьский ветерок.

Потом я смутно помню, как Серхио вдруг дернул меня в боковую подворотню, потом куда-то тащил за плечи, приговаривая: идем, идем, идем, и мне стало нехорошо. Тогда он больно нажал мне куда-то под ухо, и дурнота прошла. Он быстро вывел меня куда-то на широкий проспект. В Москве тогда было страшно непривычно по ночам - выключали уличные фонари, и ни одну улицу невозможно было узнать.

Впрочем, за меня все узнавал Серхио.

Долго ехали на такси в сторону Ботанического сада, и в дороге я совершенно пришла в себя. Был тусклый подъезд и старомодный лифт, свирепо громыхающий в клетке. Крохотная комнатка, метров пятнадцать квадратных, а в кухне вообще окромя газовой плиты ничего не помещалось - даже маленький столик втиснуть некуда, и на табуретку можно было влезть только в "позе лотоса".

И все равно тут мне показалось уютно после приторно учтивых творцов дизайна упаковки. Под черной тяжелой мякотью ночи за окном так ласково мигала огоньками влажная Москва... Я позвонила домой и упредила, что не приеду. Без объяснений. В конце концов, им было все ясно, я думаю.

Когда мы были в постели, Серхио был ТАК нежен, что мне от неожиданности и счастья хотелось молиться...

Обжигающий горный поток охватывал мое голое тело, от пальчиков на ногах, потом по щиколоткам выше, выше, ласкал колени и бедра, подтекал под ягодицы, разливался теплым током за спиной, выхлестывал на живот и смыкался на груди, маленькими вихрями вокруг сосков... И между бедрами, нежно скользя и дрожа, бился родник, мощный и ласковый, он был полон круто бурлящей живой воды, этот источник, смывающий память о прошлом и будущем. Я была равна моему телу, и в то же время не владела им, тело действовало само, само, само выгибалось навстречу ласкающей волне, и самое сладкое было - отдаться самостоятельному безотчетному движению, этому наслаждению от слияния с самой собой...