Что ты ржешь, мой конь ретивый,
Что играешь под седлом?
Неужель, почуял силу
Потягаться с седоком?
Неужель, решил ты друга
Сбросить под копыта вниз?
Это радость или скука?
Прихоть или твой каприз?
Я ль тебя когда обидел,
Своей лаской обошел,
Доброты моей не видел,
Аль, раздор меж нас пошел?
Не с тобою ли все войны
Впереди скакали всех?
Не с тобой ль делили радость,
Не тобой ль скрывали грех?
Что поник ты головою?
Чуешь за собой вину?
Не горюй дружище конь мой,
Я ж связал с тобой судьбу…
Я сегодня веду войну
С подсознанием, с собственным страхом.
Я опять свою линию гну —
Слепо, яростно и с размахом.
Я кидаю на гладь листа
О грядущем слова и минувшем,
Заливает глаза вода
И мешает хорошее с лучшим.
Я терзаю своим пером
Нервы нежные ряженной музы,
И не важно, что будет потом,
Мне б порвать на мгновенье узы.
И рвануть, что есть мочи, вдаль.
Улететь за пределы сомнений
И пусть будет немного жаль,
Той неспешной вальяжной лени.
Той замызганной суеты,
Мира, полного стереотипов,
Перепадов восторга-тоски,
Вдрызг разорванных женских всхлипов…
Просто я проиграл войну,
Пули рядом с виском зависли…
Я теперь нахожусь в плену
Своих нудных и страшных мыслей…
«Изломанный мир, позабытое время…»
Изломанный мир, позабытое время
Обрывком веревки висит на валу…
Ему не понятно – он был или не был?
Он ангел, несущий на крыльях золу.
Осколки судьбы рассекли подсознанье,
Порывы любви обескровили ум,
Спасенье сокрыто в одном лишь незнаньи,
Но знание рушит его, как колун.
Растрата, впустую, таланта – во благо,
Но только, по правде, скажи мне – во чье?
А слёзы, живая и мертвая влага,
Как дождь, постучатся в окошко твоё.
Напомнят о жизни. Напомнят о смерти,
О тех, кто остался, о тех, кого нет,
О той неосознанной и страшной жертве,
Что отдал когда-то за ложный ответ.
И кровью цветов вновь умоется небо
И солнечный свет, словно эхо в горах,
Затихнет навеки. И он право вето
Использует снова, рассыпавшись в прах.
Но ангел, взмахнув вдруг крылом белоснежным,
Взовьется над смертью под залпы мортир…
Прощающим взглядом окинет он нежно
Забытое время, изломанный мир.
«Полная луна тоскливо светит…»
Полная луна тоскливо светит,
Облако пытаясь отогнать —
Ей бы попросить, как просят дети,
Ей бы отдохнуть, в ночи поспать,
Ей бы позабыть, что завтра снова
Продолжать над миром марафон,
Ей бы поменять свои подковы
И услышать колокольный звон.
Ей бы в ярко-красном сарафане
Пробежать, волнуясь, по меже
И до речки, до миленка Вани,
Что заждался, видимо, уже…
Проводить с утра детишек в школу,
Вечером с работы мужа ждать —
Ей бы добродушной было б в пору,
Но об этом может лишь мечтать
И светить тоскливым бледным светом
На улыбки сонные людей…
Ей бы… Но не будем рвать ей нервы.
Ей и так намного тяжелей…
Россия – Москва
Мы с тобою пойдём в этот сад, наклонённый полого,
Пенье тихое птиц над цветами закружится вновь,
И тогда мы вдвоём осознаем присутствие Бога,
Ибо Бог есть любовь.
(А. М. Городницкий)
Встретиться договорились у памятника Кириллу и Мефодию: этот уголок Москвы любили оба, хотя Ваня несколько хуже знал. Он вообще достаточно плохо знал город, хоть и прожил в нём всю жизнь. Для этого (конечно, в частности) ему и нужна была Марина: она знала Москву как свои десять пальцев (она всегда так говорила, вместо привычных пяти) и очень увлекательно рассказывала. Почему не пошла в экскурсоводы? Такой талант в землю зарывает! Ваня огляделся и бросил быстрый раздражённый взгляд на часы. Ну и что, что он плохо знает город! Он зато пунктуален, в отличие от Марины, которую он ждёт здесь как дурак уже семнадцать минут.
Маринину внешность Ваня помнил отлично и, всё-равно, сначала не узнал в этой красивой, стройной и очаровательно уверенной в себе девушке прежнего гадкого утёнка их школы.
Да, почему-то Марину Цыганкову в школе дразнили и травили все, практически без исключения. Хотя за что, ученик параллельного класса Иван Заварзин понять никак не мог. Но именно он – робкий, ранимый и «серенький» на общем цветастом фоне симпатичных и талантливых одноклассников – первым прорвал блокаду и подружился с Мариной. Он чувствовал, что его новая подруга гораздо умнее и сильнее духом, чем он, и отчаянно тянулся к ней, поглощая стопки классической литературы и вникая во все тонкости различных наук, начиная с химии и математики и заканчивая религиоведением и философией. Но чем больше Ваня узнавал Марину, тем больше поражался. Казалось, она совсем не чувствует интеллектуальной разницы между ними, общалась она со своим другом на равных, терпеливо объясняла непонятные слова и мысли, которыми делилась с Ваней. А над его штудиями и философскими выкладками посмеивалась:
Читать дальше