- Уха готова? - Первое, что, ступив на берег, спросил Печенкин мгновенно окруживших его людей.
- Готова, Владимир Иванович, остался дымок! - доложил, улыбаясь, дородный розовощекий повар в белоснежном кителе и в таком же белоснежном башнеподобном колпаке.
Печенкин развел руками и воскликнул:
- А вот это мое!
Происходящее напоминало известную картину про Петра I. Окружение с трудом поспевало за стремительным лидером, на каждый шаг Печенкина приходилось три-четыре шажка всех остальных. Его приветствовали на бегу, с ним подобострастно шутили и обращались к нему с просьбами, хотя Владимир Иванович никого не слушал.
- Отдыхаем культурно! Весело, но без мордобоя! - шутил Печенкин под общий чрезмерный смех и раздевался на ходу: шелковый черный пиджак, яркий от Версаче галстук, полотняную белую сорочку - все это подхватывали на лету случайные люди слева и справа и только большой пистолет в мягкой кожаной кобуре мгновенно очутился в нужных руках седого.
У Печенкина была крепкая, в жесткой рыжеватой шерсти грудь и чуть располневший живот.
- Патрик Лесаж, Владимир Иванович, журнал "Экс-пресс". Вы обещали интервью. Сегодня последний день, завтра он улетает, - напоминал, убеждая, спешащий рядом Прибыловский.
Печенкин глянул вбок и вниз и обнаружил там ино-странца, в джинсах и свитере, мелкого, с грязными волосами, прыщеватым лицом и нездешними глазами. Чужак посмотрел вызывающе и требовательно и что-то залопотал. Владимир Иванович поморщился и обратился к референту:
- Какая это страна?
- Франция, - доложил Прибыловский.
Печенкин усмехнулся:
- Как говаривал мой друг Желудь, Франция - по-следняя великая нация, которая думает, что она послед-няя великая нация. - Он засмеялся, и все, кто были вокруг, тоже засмеялись, хотя многие и не расслышали остроту.
Прибыловский сдержанно улыбался. Француз смотрел снизу нахально и зло.
- Он мой друг, Владимир Иванович, - сказал Прибыловский.
Печенкин пожал плечами, сдаваясь.
- Ну, если друг... Мужская дружба для меня святое. Вообще-то я интервью не даю, зарекся. Переврут все, ходишь потом как оплеванный. Ваши еще любят про уборные писать, уборные у нас грязные... Дались им эти уборные... Всем отказываю! Японцам только не отказываю. Эти так напишут, что никто не прочитает. - Владимир Иванович снова засмеялся, и снова засмеялись следом все вокруг.
Прибыловский сказал что-то французу по-французски и вновь обратился к Печенкину:
- Господин Лесаж готовит большую статью о философии нового русского бизнеса, точнее даже, о его идеологии...
- Идеология? - перебил Печенкин, еще больше оживляясь. - Идеология - это не ко мне. Это вон к губернатору. Он на идеологии собаку съел, двадцать лет просидел на идеологии.
Владимир Иванович говорил, глядя на приближающегося мокрого усатого мужика в красных растянутых плавках, который прижимал к груди, держа за жабры, здоровенного бьющего хвостом сазана.
- Вернулась рыба в Дон, Иваныч! - сипло кричал на ходу губернатор. - На простой шестиметровый бредень взяли! - Подбежав, он бросил добычу к ногам Печенкина.
Владимир Иванович захохотал:
- Да ты замерз как цуцик, Павел Петрович! Погрейся хоть маленько...
Губернатор замотал головой:
- Не, Иваныч, когда рыба идет, я сам не свой! - Он махнул рукой и побежал к воде, где дожидались его жалкие замерзшие подчиненные с бреднем.
Следующую остановку Печенкин сделал у костра, рядом с которым выстроились официанты, и шеф-повар протянул ему специально приготовленный обугленный дымящийся кол, держа его за обернутый белоснежной салфеткой конец. Сделавшись вдруг очень серьезным и сосредоточенным, в мгновенно наступившей тишине Владимир Иванович поднял дымящийся кол над головой и медленно, торжественно и строго перпендикулярно погрузил его в котел с ухой.
- Вот теперь с дымком! - победно воскликнул он, и все вокруг закричали, причем не только "ура", но и, так как здесь было довольно много молодежи, новомодное, на американский манер "вау".
Торжественная часть на этом, однако, не закончилась. Печенкин подошел к микрофону и, подозвав взглядом стоящих неподалеку жену и сына, заговорил:
- Когда шесть лет назад мы с моей женой отправили нашего сына в Швейцарию, в знаменитый колледж "Три сома"...
- "Труа сомэ", - с улыбкой на устах поправила мужа Галина Васильевна, но он весело и смущенно отмахнулся.
- Это я никогда не запомню... "Три сома"!
Вокруг засмеялись, глядя то на мужа, то на жену.
Читать дальше