Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

Они были совсем близко от ворот, когда две девушки, из числа тех, какие ходят по рукам, в сопровождении погоншиков мулов они собирались быстро попасть в Севилью и вынуждены были заночевать на постоялом дворе, в то время как всё, что наш авантюрист выдумывал, видел или воображал, как это было сделано по образу и подобию описанного в книгах, так что в этот момент у него в мозгу что-то щёлкнуло и он увидел не забытый богом постоялый двор, а замок с четырьмя рослыми сверкающими башнями по углам, гремящим цепями продъёмным мостом и со всеми теми его многочисленными приверженцами, которые несомненно обретаются в подобных замках. Тут Дон Кихот дёрнул Росинанта за поводья, надеясь, что какой-нибудь карлик встанет между зубцами стены и подаст сигнал какой-нибудь трубой о том, что рыцарь прибыл в замок. Но как он увидел, что карлик сильно запаздывает и что Росинанту не терпится добраться до родной конюшни, он подошел к воротам постоялого двора и тут увидел двух наших гулящих бабёнок, оказавшихся тут как тут, и при этом приняв их не то за почтенных красоток, не то за красивых дам, неспешно прогуливающихся перед воротами королевского замка.

Надо было тому приключиться, что какой-то хулиган-свинопас, который сгонял с истоптанных пажитей стадо своих свиней – прощу прощения, но никому ещё не удалось по другому назвать этих милых существ, ибо только так они и называются – затрубил в рог, по знаку которого они они вновь собирались в стадо, и мгновенно представил Дон Кихоту то, что тот хотел узреть, что, де, какой-то гном сделал подал знак о его пришествии, и тогда, с великой радостью бросился к постоялому двору и к дамам, которые, однако, увидев, что на них надвигается нечто огромное и очень странно экипированное в диковинный наряд, с копьем и щитом пред собой, и полные страха, собирались уже броситься от него на постоялый двор, но Дон Кихот, пытаясь предотвратить их истошное бегство, и убедить в том, что ничего страшного не происходит, подняв картонное забрало и явив всем высохшее, пыльное лицо, спокойным голосом, почти нежно сказал им:

– Не бойтесь, милые сердцу моему мадмуазели, ибо не следует бояться ни одного из тех, кто принадлежит к тому ордену, к которому принадлежу и я, и который не способен чинить зло кому бы то ни было, тем более столь знатным и высонравственным девицам, как ваши милостивые высочества!

Бабёнки эти воззрились на него во все глазищи, выискивая лицо, на которое снова сползло это мерзкое забрало, но, как только они услышали, что их называют девицами, что было столь далеко далеко от истины, учитывая их профессию, они не могли не заржать так, что Дон Кихота это, кажется, даже немного смутило, но он пересилил желание ретироваться и сказал им:

– Хорошо, кажется, мирская красота обрамляется степенностью, и надо признать, что беспричинный, легкомысленный смех, поверьте, я говорю не о вас, и не для того, чтобы вас огорчить, смутить или расстроить, является признаком дурного воспитания или плохого вкуса!

Язык его, который дамы не понимали вовсе, и нескладные манеры нашего рыцаря вызывали в них всё более сильный смех, а в нём – гнев, и не явись сюда сам трактирщик, неизвестно чем бы всё это ещё кончилось. Трактирщик, который, будучи слишком толстым, в соответствии с этим качеством, был человеком и очень спокойным, можно сказать, меланхолическим, но даже он, завидев нелепую фигуру, вооружённую жутким тяжёлым копьём и корявым, ржавым щитом, топорщащимися чешуями панциря, чуть было не присоединился к дико ржущим девицам, и ему стоило невероятных усилий, чтобы удержаться от дикого хохота. Но в итоге, опасаясь непредсказуемости этой корявой машины убийства и разрушения, он решил как можно более вежливо поговорить с прикольным типом, и по-человечески выведать его намерения и потому сказал ему:

– Если ваша милость, господин рыцарь, ищет гостиницу, аминь, с ложем, то надобно знать, что таких тут нет вовсе, а у нас есть только кровати, а всё остальное у нас в великом изобилии, правда кроватей, честно говоря, кот наплакал!

Дон Кихота, узрев смирение начальника крепости, а он принял пузатого хозяина постоялого двора именно за коменданта крепости, который, как ему показалось, мог быть провожатым для него, понизил тон и умиротворённо изрёк:

– Для меня, господин костельничий, достаточно всего, что я вижу, потому что мой наряд – моя кольчуга, битва – мой лучший отдых, борьба – это всё.., ну и так далее.

Хозяин, послушав его, возомнил что гость назвал его «костильничим», потому что он был похож на здоровых кастильских парней, а на самом деле он был андалузцем, да ещё с пляжа Сан Лукар, и не менее вор и громила, чем знаменитый Кака Кастильский и не менее жуликоватый, чем школяр или студент, так что он в итоге ответил ему: