Семен Бронин - Каменная баба

-Ребята! Вы же такие же люди, как и мы?! Что вы делаете?!- кричал Шашурин, забыв обыкновенную свою степенность. Он только что купил новую телку, и его имя в списке значилось по недосмотру или по старой памяти.- Я же вчера купил ее у шурина!

-У тебя своя работа, у меня своя,- примирительно отвечал ему, дыша мимо дыхательной трубки, двухметровый противогаз, тащивший в сопровождении милиционера упирающееся животное.- Упрямый он у тебя, как я погляжу!

-Она это! Химик сучий!.. Да что же это такое?!.- не унимался безутешный Шашурин и заорал вдруг на Семена Петровича, который из ложного сочувствия сунулся к нему с предложением подтвердить его невиновность перед бойцами и милицией:- Уйди, медицина! Зашибу! Ноги переломаю!..- Фельдшер перепугался и пустился наутек.- Ну ты видел?! Как можно?!.- злобствовал и кипел Шашурин, обращаясь к Торцову, стоявшему рядом и смотревшему на происходящее как бы со стороны, не принимая в нем участия.

-Брось!- снисходительно посоветовал тот: прежде, принимая Шашурина в целом, он относился к нему с оговоркой - не то завидовал ему, не то не одобрял некоторые его поступки.- Не видишь разве, с кем разговариваешь?

-Врываться в дом, во двор, ломать засов! Без санкции прокурора, без ничего!

-Откуда знаешь: может, она и есть,- возразил Торцов с тихой ненавистью в голосе.- Санкция!

-Видать, так!- сдался уже окончательно Шашурин.- А твоя где?

Торцов помедлил, прежде чем ответить, оглянулся:

-Свою я вчера в лес увел. В партизаны.

- Вот! А я, дурак, на запоры понадеялся! Вчера новый замок повесил! Фомкой отодрали!.. Зачем они хоть хоботы эти натянули? Морды резиновые?!

-Чтоб не узнали,- объяснил Торцов.- В масках... Пошли пить лучше, Шашурин...- и Шашурин, вообще не пивший, надрался в этот вечер до бесчувствия...

Два дня спустя хоронили Ивана Герасимыча.

Он умер накануне, с понедельника на вторник, ночью, во сне, без мучений и без ненужных мыслей. Вскрытия не было: диагноз и так был ясен - к среде труп был готов для захоронения. Новость о его смерти пришла одновременно с известием о тарасовских событиях. Народ забродил и заволновался вдвое: больше из-за коров, но и смерть старика, всю жизнь здесь проработавшего, прибавила страстей, дала повод для личного участия и выступления: движимые древним общественным инстинктом, несмотря ни на что постоянно в нас дремлющим, люди, стар и млад, потянулись из ближних и дальних сел в районную столицу. Все началось с рынка. Он, как всегда, собрался около шести часов утра, но затем, к семи уже, необычным образом закрылся. Остались только караульные: стеречь узлы и припасы, которые нельзя было возить взад-вперед прочие потолкались под навесами, посовещались и разъехались, разошлись по деревням и весям. К полудню: похороны были назначены на послеобеденное время - в Петровское стали прибывать отовсюду большие и малые группы людей, вызванные рыночными гонцами. Приезжали на самом разном попутном и случайном транспорте: на мотоциклах, грузовиках, тракторах и самоходных косилках - все это ржало, ревело и окуривало Петровское ядовитой гарью и копотью. Когда гроб с телом усопшего вынесли из дома и поместили в убранный черным и красным автобус, на улице возле дома хирурга и по ходу предполагаемого движения к больнице, где должна была состояться гражданская панихида - всюду стояли люди, готовые присоединиться к траурному шествию. Автобус вел Лукьянов. Соразмеряя машинную скорость с людской, он медленно вез покойного по главной улице, обрастая по дороге длинным хвостом из десятков людей, обещавших вырасти в сотни. Получалась немая демонстрация и манифестация.

Воробьев, не желавший осложнений и помнивший о выстреле в Тарасовке, подъехал к Ивану и остановил его.

-Езжай быстрее,- приказал он.- Нечего резину тянуть.

-Так нельзя же?- попытался вразумить его Иван.- Люди. Похороны.

-Да ... с ними, с похоронами!- негромко припечатал тот, и Иван вышел из себя: погнал машину, объезжая кругами зазевавшихся и бешено сигналя - будто не покойника вез, а умирающего в реанимацию...

-Ты что, Иван?- спросила оторопевшая Ирина Сергеевна, вылезая из траурного кузова и помогая выйти из него Марье Федоровне.- Что случилось?

-Да вот...- и Иван неопределенно показал на Воробьева, уже приближающегося к нему с шофером; они, как ни старались, не могли нагнать его в пути: приказать, чтоб ехал не быстро не тихо, со средней скоростью.-Не растряс я вас?

-Да ничего страшного. Гроб только немного съехал...- и невольно перевела взгляд на Егора Ивановича: тот кипел бешенством. Ему было нанесено публичное оскорбление: все же видели, как он подъехал к Ивану и как тот понесся потом сломя голову.