Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан !

- Голландия - перезрелый тюльпан, - подпевала Ирма. - Лепестки его красивы, но уже осыпаются...

Я слушал их и дивился: на родину не вернулись и в новом доме не прижились - где же их сердце?

Поздний обед перешел в ранний ужин. Я находился в приподнятом настроении, я верил: и завтра, и послезавтра все пойдет так же хорошо и удачно. Даже Ирма перестала меня раздражать, когда притащила "грюндиг" и заявила, что не может жить без русских песен.

Хриплый голос запел под бренчащую гитару: "Жулик будет воровать, а я буду продавать, мама, я жулика люблю", - вот без каких русских песен она не может жить, бог с ней, нет мне до нее никакого дела!

Иван подсел к нам, обняв меня за плечи:

- О чем вы тут секретничаете? Или ты нашел себе лучшего переводчика?

- Программу мою изучаем. Луи волнуется, когда я к нему приеду?

- Твой визит к Луи предвиден на субботу, он тебя с собрания заберет в свой дом.

- Ай да Иван. Ты молоток, Иван. Мигом разрешил все проблемы. Выпьем по такому случаю.

- Как ты разговариваешь по-русски? - удивился Шульга. - Почему ты назвал меня молотком? Разве я такой глупый?

- Что ты, Иван? Совсем наоборот, Иван. Молоток значит молодец, так сейчас в Москве говорят.

- Ну раз я молоток, - улыбнулся Иван, - тогда ладно. За наших "кабанов". Чтобы ты все узнал про них.

- Подождите меня, - сказала мадам Люба. - Я тоже с вами. Только узнавать там нечего. В этой группе "кабанов" был предатель, потому они все и погибли на мосту.

Я выпил, но закашлялся. Иван пронзительно засмеялся, хлопнув меня по спине. Это мне помогло, я окончательно пришел в себя.

Странно, но в мире все оставалось по-прежнему. Мадам Люба глядела на меня с осуждением. Магнитофон продолжал свою песню: "Что нам горе, жизни море надо вычерпать до дна". Сюзанна спешила с шампиньонами. Ничего не изменилось в мире, только я сделался другим человеком, хотя моя рука продолжала двигаться по инерции, опуская на стол рюмку. Я знал, что так останется до тех пор, пока я не узнаю всего. Сначала возникла женщина, теперь предатель. Недаром Скворцов сказал: "Там странная история". Как в воду глядел.

Продолжая улыбаться, я повернулся к Ивану.

- А ты и в самом деле молоток, Иван. Что же ты мне сразу не рассказал, что там был предатель?

- Какой предатель? - невинно удивился Иван.

- Ты что, не слышал, что Любовь Петровна сказала? Повторите ему, Любовь Петровна.

- Разве я что-нибудь сказала? - удивилась, в свою очередь, мадам Люба.

- Сейчас я у нее спрошу, - быстро сказал Иван и тут же перешел на французский.

Я ничего не понимал. Ловко же они меня провели.

- Что происходит? Теперь вы засекретничали? - спросил я, стараясь говорить так, чтобы голос мой звучал непринужденно и весело.

- Я спрашиваю у нее, откуда она узнала это? - ответил Иван, не оборачиваясь.

- Так спрашивай же по-русски, черт возьми, - не выдержал я. - Есть же нормы общения. Кто же все-таки вам сказал, Любовь Петровна?

За Любу ответил Иван:

- Она говорит, что слышала это от людей.

- А ты? - взбесился я. - Что ты говорил ей?

- Я спрашивал: у каких людей она слышала это?

- И дальше. Только все говори. И по-быстрому.

- Слушай, Виктор, - Иван посмотрел на Любу, положил руку на мое колено. - Ты сам подумай, откуда она может знать про это дело? Она к нам сюда приехала только в сорок пятом году, когда война уже перестала. Про нашу войну с бошами она ничего не знает. Она пришла сюда на все готовенькое, а теперь берется судить о наших делах.

- Я собираю материалы, - невозмутимо заявила мадам Люба.

- А где ты раньше была? У кого ты забираешь наши материалы? - обиделся Иван.

- Ты был здесь на свободе, а я в немецком лагере сидела.

- Ты в немецком лагере сидела? - Иван задумался. - Я слышал, ты на ферме работала.

Люба презрительно поджала губы. Ирма подошла ко мне и запустила в волосы руку, ту самую, с наколкой. Но я терпел.

- Любочка, зачем ты лезешь в эти мужские дела? - пропела Ирма. Кто-то кого-то предал, подумаешь. Будто у них в России предателей не было.

- Вы все-таки не ответили на мой вопрос, Любовь Петровна, - сказал я мягко, но настойчиво.

- Давно я слышала, лет десять назад, - в голосе Любы звучало притворное равнодушие. - Кто-то из бельгийцев говорил, я не помню. Я ж про "кабанов" материалы не собираю...

- Вот видишь, - оживился Иван, - слышала звон, а не знает, откуда он звонит.

Они снова перешли на французский. Я верил им и не верил. Если я от русских не могу правды добиться, то с бельгийцами еще труднее будет. Но погоди, Иван. Есть человек, который скажет мне правду. Я огляделся. Антуана в комнате не было.