Петр Вайль - Европейская часть

Сам Дягилев особенности своего дарования трактовал чуть иначе: "Нам надо давить той гигантской мощью, которая так присуща русскому таланту... Надо идти напролом... Показать себя целиком, со всеми качествами и недостатками своей национальности. И бояться этих недостатков значит скрывать качества". Он любил рассказывать легенду о своем происхождении от Петра Великого, он был танк той же породы. Ему русское искусство обязано коротким блистательным прорывом из великого провинциального в великое мировое.

В глухой пермской провинции, на углу Сибирской и Большой Ямской, Дягилев прожил десять лет - с восьми до восемнадцати - определяющий возраст. Атмосфера - артистическая, мачеха вспоминает: "Мальчики, гуляя, насвистывают квинтет Шумана или симфонию Бетховена". Отсюда он уехал в Петербург, где произвел на компанию Бенуа впечатление "здоровяка-провинциала" ("полные розовые щеки, очень ребяческий смех") - такие всегда и покоряли столицу, только замах Дягилева оказался мощнее. "Лишь по чистой случайности я не стал настоящим революционером, а только революционером цвета и музыки..."

В пермском дягилевском доме потом была Александровская женская гимназия. Потом казарма, с тех времен в коридоре надпись: "За побег со службы в военное время каторжные работы от 4 до 20 лет или смертная казнь". Теперь в длинном одноэтажном здании с белым окаймлением окон по темно-розовым стенам - гимназия с гуманитарным уклоном, настолько явственным, что алгебра и тригонометрия наверняка в загоне.

"Этот дом называли "Пермскими Афинами", здесь всегда звучали музыка и поэзия, здесь юный Сережа Дягилев познакомился с шедеврами великой русской и мировой культуры". Наталья Сергеевна преподает в гимназии литературу, но по типу - классический музейный работник, слившийся с экспозицией до неразличения понятий. О Дягилеве знает много, но не все говорит, храня стыдную семейную тайну: "Зачем об этом рассказывать? Мы ничего не скрываем, но к чему копаться?".

По всей школе - изображения самого знаменитого из дягилевских возлюбленных. В зале серия картин на тему "Послеполуденного отдыха фавна": в томной позе фавн Нижинский с дудочкой. В кабинете - опять Нижинский: огромный рельефный портрет. Повесить его затруднительно, стены, видать, не держат, так что портрет стоит, а Нижинский, получается, сидит за столом, словно председательствуя на педсовете.

Восстановлены комнаты Дягилевых, отдельный зал выделен под репродукции и фотографии. "Вот могила Сергея Павловича в Венеции, где он похоронен рядом со Стравинским!" - "Ну, не совсем рядом, метрах в тридцати". - "Вы бывали на кладбище в Венеции? Не может быть!" Такой посетитель в глазах Натальи Сергеевны возрастает до ранга Мясина или Лифаря. "Расскажите, пожалуйста, правда, что на могиле Сергея Павловича всегда лежат балетные тапочки?" Правда. Кто-то время от времени приносит новые взамен истлевших и кладет на надгробье с манерной цитатой из Дягилева: "Венеция, вечная вдохновительница наших успокоений". Венецию он любил как город любви, где позволялось больше обычного. Там Дягилев мог щекотать общество, приводя в фешенебельный ресторан красивого гондольера. Там в 29-м заболел и умер без гроша, роскошно похороненный на деньги Коко Шанель. Площадь его имени есть в Париже, между Оперой и Галереей Лафайет. В Перми, где он начал свой дальний разбег, - нет.

В дягилевской гимназии заметнее всего Николай Зарубин. Повсюду картины этого одаренного колориста - сполохи планетарных сияний, космические дали, быт мироздания. Место - повсюду, время - всегда. Возле полотен на скамеечках сидят школьники, выводя в тетрадках под диктовку учительницы про кристалл вселенской калийной соли, про ось через центр Земли, про заветное: "Пермяки ощущают необходимость собрать все духовные достижения мира". То, что кажется более или менее симпатичной абстрактной декоративностью, трактовками автора и поклонников оборачивается мостом от пермского геологического периода - к будущей пермской мессианской цивилизации. Дистанции невообразимы, амплитуды непомерны, победа обеспечена. Зарубин, философ и классик российского провинциализма, теснит Дягилева в его собственном доме, откуда тот ушел в мир и никогда не вернется.

Мимо Череповца

Не в имени ли родного города - истоки верещагинской некрофилии? Что роится в воображении, что порождает фантазия художника, родившегося в Череповце? "Апофеоз войны" с пирамидой черепов - апофеоз Верещагина. Да и в других его картинах полно мертвых тел и голов. У всякого своя тема, но шишкинские сосны и айвазовские волны - разве что назойливы, но не болезненны. Если корни - в названии города, то это совсем по-русски: слово как дело. До настоящих дел Верещагин не дожил, погибнув в 1904-м. Хотя и старая Мариинская водная система с Шексной, на которой стоит Череповец, строилась на костях, ее преемник Волго-Балтийский водный путь - перекрыл все прежние показатели. Череповецкий металлургический комбинат заложили в конце 40-х, и тут тоже успели поработать зеки. И на "Амофосе", и на "Азоте", и на судостроительном. Кто вообще их считал на русском Севере?