Лев Мечников: На всемирном поприще. Петербург – Париж – Милан

Обстоятельство это как громом поразило семью, возлагавшую блестящие упованья на ум, прилежание и доброе сердце Степочки. Сердились, охали; но как нужно же было что-нибудь предпринять, то и порешили, что, видно, сама судьба велит ему сделаться вольным художником: благо он с детства ощущал к рисованию прирожденную страсть и дивил учителей быстрыми своими успехами.

И вот, Степочка в Риме; но и здесь он нашел нечто очень сродное тому, что помешало ему мирно кончить курс в аудиториях N-ского университета. Только здесь оно являлось более определенным, приуроченным к живым именам и к очень немногим одушевляющим, общепонятным формулам. В академии, в траттории, в домах, только об одном и говорили. Одно слово и одно имя были на всех устах: – «возрождение» [67] Перевод ит. термина Risorgimento – Рисорджименто, которым обозначают патриотическое движение за объединение Италии. и «Гарибальди».

Не только новые товарищи Степана Васильевича, но и сторожа, натурщики, и отчасти даже профессора, наперерыв стремились в Сицилию. Многих хватали, и они надолго исчезали потом в ужасных казематах замка Сант-Анджело. Даже отставной папский драгун, Беппо Чичьо, которого выразительное лицо рисовали, живописали и ваяли целые поколения художников, – ощутил в один прекрасный день непреодолимое желание убедиться воочию, что за чудеса творятся в неаполитанских краях и что за богатырь проявился там Дон Лубардо [68] Искаж. от Гарибальди. ?

В сообществе этого-то Беппо Чичьо и очутился Степан Васильевич в Палермо… Их направили в большой и светлый манеж, где молодой черноусый полковник, в красной рубахе и в маленькой черной войлочной шляпе набекрень, муштровал взвод любителей-кавалеристов, вызывавших его досаду своим слишком поверхностным знакомством с трудным искусством верховой езды.

– Вот еще какого вам молодца привел, – рекомендовал Беппо Чичьо нашего соотечественника, – è russo… di Moscovia [69] «Русский… из Московии» ( ит .). , – добавил он, заметив, что первое его выражение может быть принято за намек на рыжеватые волоса и усики Калачева [70] «Russo» могло было быть воспринято как «rosso» – «рыжий». .

– В свободе все нации – сестры между собою, – учтиво заметил полковник.

Вечером этого дня, прибрав и выхолив своего коня, Степан Васильевич сладко заснул на своей койке, в казарме, где помещался только что сформированный эскадрон конных егерей Diavoli Rossi [71] «Красные дьяволы» ( ит .) – прозвание конных егерей из Палермо, которых автор также упоминает в своей книге «Записки гарибальдийца». ; заснул сильно утомленный, но с сознанием, что он пристроился к великому историческому делу, что и он стал, наконец, чуть заметным, но не лишним винтом в том таинственном и чудовищно сложном механизме, который перемалывает судьбы человечества в какую-то провиденциальную муку будущего.

Воспоминание о короткой, блестящей кампании Обеих Сицилий [72] Имеется в виду т. н. экспедиция «Тысячи» – гарибальдийский поход 1860 г., в результате которого упраздненное Королевство Обеих Сицилий стало частью объединенного Итальянского королевства под эгидой Савойской династии. навсегда запечатлелось в восприимчивом мозгу Калачева, как память о радостном, изящном и торжественном празднике. Задетый шальною пулею в стычке при Реджио [73] Совр. транслитерация: Реджо (полное назв. Реджо-ди-Калабрия) – город на материковом берегу Мессинского пролива. , он должен был провести недели две в семье пожилого крестьянина горной калабрийской деревушки, который неожиданно оказался православным [74] Православных потомков греческих (и албанских) переселенцев к тому времени в Калабрии не было, они все были подчинены Католической Церкви в качестве католиков византийского обряда (греко-католиков, «униатов»), при ряде уступок: сохранен греческий литургический язык и восточные облачения, устроена особая епархия и пр. При этом многие, в самом деле, несмотря на свою принадлежность к Католической Церкви, считали себя православными. , так как происходил от греческих поселенцев, давно уже забывших свою родину и променявших свой язык на гортанную калабрийскую речь. Калачев был принят здесь как герой в рыцарских романах; его чуть-что не носили на руках. Когда, совершенно оправившись, он садился в дилижанс, направляясь к Неаполю, начальник местной национальной гвардии напутствовал его краткою, но витиеватою речью, в которой слова Libertà, Patria, Fratellanza dei Popoli [75] Свобода, Родина, Братство народов ( ит .). , сыпались как из мешка и в которой сам оратор начинал уже безнадежно путаться, когда трубачи заиграли гарибальдийский марш: