Шломо Вульф - Гекуба

Безуспешно смиряя свирепую бессильную злобу завистника и неудачника-Сальери к бессменному Моцарту здесь и там, Евгений спешил в актовый зал, где профе-ссиональные книголюбы и квалифицированные читатели в лихорадочном нетер-пении ждали своего кумира. Тот появился под дружные аплодисменты и прежде всего расцеловался с устроителем действа главбиблиофилом.

Самоиздающийся писатель Евгений Домбровский вспомнил свою единственную личную встречу с этим личным другом классика.

Брезгливо пролистав плод многолетних усилий и бессонных ночей неизвестного автора, главкниголюб заглянул в предисловие, неопределенно гмыкнул и передал любовно изданную за последние деньги книгу безмолвному коллеге, которого он представил профессором таким-то. Тот листанул, произнес нечто невнятное и ото-двинул предмет гордости семьи Домбровских большим пальцем обратно к глав-ному, так и не подняв на Женю свои отчего-то усталые глаза. "Мы никому не от-казываем, - глядя в сторону, проговорил книголюбец. - Оставьте. Ваши повести посмотрят. Вам позвонят."

Точно как в советских издательствах! - подумал Евгений. - Ждите. Появится мне-ние - вам его сообщат. Но существовала разница, и была она, как это часто бывает, в пользу "империи зла". Там, при благоприятном мнении, книга издавалась не за счет автора, реализовалась через сеть книготорга, а писателю выплачивался сна-чала аванс, а потом гонорар, на которые он мог жить и создавать что-то новое. "Империя добра" в лице этой околоолимовской публики и шекеля не вложила в издание, и агоры не собирается никому заплатить. С той же неохотой или брезгливостью книгу взяли на продажу в некоторые "русские" магазины, но ее и близко не подпустили к национальной сети книжной торговли и не выставили в библиотеках. Всюду было полно довольно однообразной импортной продукции российских издательств по бросовым ценам. Бесчисленные боевики и мелодрамы из чужой жизни, эротика и насилие на обложке, наркотики, порно и кровь на страницах. И - ни слова о жизни потенциальных читателей. "А им это надо? - спросил человек, похожий на что угодно, только не на привычного по прошлой жизни продавца книжного магазина. - И так тошно..."

Еще бы, чуть не сказал Евгений, особенно, если смотреть на твою спесивую рожу на фоне этой макулатуры. Чтобы к тебе заходило хоть три человека в день, надо быть профессионалом, искать авторов, сводить их с заинтересованными покупа-телями, заводить из тех и других постоянную клиентуру в твоем эксклюзивном для авторов магазине, чтобы их читатель шел только к тебе. Cоздавать альянс автор-издатель-читатель. А ты сидишь тут и гордишься своим хамством и невежеством, предприниматель липовый! После прогоревшего буфета или распространения чего-то из-под визгливой пирамиды.

Но если в магазине от профессионализма хоть как-то зависело благополучие семьи владельца, то уж в храме книголюбия никому и ничего не было надо. Но тот же устало-презрительный взгляд. Плюс многозначительные бессмысленные сентен-ции черт их знает о чем и нетерпеливое поглядывание в окно, словно сегодня к этим бездельникам придет еще хоть один писатель...

Все удивительные авторские находки и восторг от них, споры и ссоры с Наташей по поводу каждой реплики и эпизода, сюжет и композиция каждой повести, сверх-задача и ее воплощение, весь смысл жизни писателя были в несколько минут ниве-лированы здесь двумя стариками, призванными решать более чем скромную задачу - собрать на презентацию оплаченной автором книги несколько потенциальных покупателей. Донести мысль автора до тех, ради кого он трудился.

На фоне этих горьких воспоминаний как-то привычно забылась только что погиб-шая соседка (а так ли уж тепло дружили?..), Наташа, опекающая где-то свежего вдовца (тем более, меня там только нехватало...) и вообще вся эта бесконечная никчемная суета, выдающая себя за жизнь.

***

"Коля, говорил мне Давид Ойстрах, - голос с трибуны был невыносимо громкий, - ты не совсем прав. Бог есть в каждом человеке..."

Зал завороженно внимал. По всем рядам белели седины. Шоу пенсионеров для пенсионеров. Неужели все они знакомы с произведениями Колесина? удрученно думал несчастный дилетант. - Почему же я не могу вспомнить ну ни одного из названий, которыми он сыплет в зал? Всех, решительно всех, с кем он тепло дру-жил, кого самозабвенно опекал, всех, кто делился с ним самым сокровенным, я хорошо знаю по их неповторимому творчеству. А вот его, известнейшего уже полвека писателя, воля ваша, нет!..