С трудом оторвали Степана от ступенек и пошли пить чай. Говорить не могли. Казалось так, что всё, что было прежде — и Кузьмино и вся жизнь — провалилось, исчезло и потухло, впереди же вместо этого восходило громадное новое солнце. Молча ели хлеб, хлебали ложками чай и поглядывали на озеро.
А оно лежало мрачное и жуткое, точно узкая щель между высоких деревьев, и вода в нём, хотя и светило ярко солнце, была зловеще черна.
Передохнув, набросились на работу. Крыша погреба, обрушившись вниз, завалила яму, и сверху разрослась по ней густейшая поросль. Пришлось сначала вырубить её, скопать лопатами землю и потом только через силу вытаскивать тяжёлые, окаменевшие брусья и бревна. Работали молча, обливаясь потом, и само собой вышло так, что распоряжался всем Макар. Он коротко, вполголоса говорил, что нужно делать, и его слушались. Когда, измучившись, передыхали немножко, тогда с удивлением, но тоже молча, смотрели друг на друга: каждому казалось, что рядом с ним не знакомые с детства мужики с одной деревни, а совсем чужие люди. Такие у всех были бледные лица и блестящие глаза. Это делало золото. Чувствовалось, как оно позванивает, переливаясь грудами, тут же, сейчас, всего на два — на три аршина под землёй.
Выволокли бревна, раскопали погреб, очистили с боков дубовые стены. Передохнув, снова принялись за работу. Яма погреба была сажени две в длину, сажени полторы в ширину и, должно быть, не меньше сажени в глубину. Большой был погреб. Все трое стояли на дне и расчищали лопатами боковой настил, отчасти выкидывая землю наверх, отчасти сгребая её в одну кучу.
Когда очистили стены с одного бока и принялись скапывать землю с другой стороны, лопата Макара звякнула обо что-то. Мигом, в три секунды, раскидали всё и увидели чёрную вещь. Что-то вроде котелка с дужкой, обросшего со всех сторон чёрной накипью.
— Здесь! здесь! Братцы!.. — захлебнулся Степан. — Медная пудовина мерять деньги!..
Кинулись рыть тут же, где лежал котелок, но не нашли ничего. Стали рыть рядом, потом немного дальше — тоже ничего не оказалось. Решили тогда вынуть из погреба всю землю. Лесник Алексей вылез и стал на краю, Макар и Степан сгребали землю в зипун и подавали её наверх. Работали часа полтора. Расчистили с одной стороны окончательно, откопали дубовые стены, нашли обломки лестницы, в одном углу наткнулись на две старых кадки, в которых что-то было, может быть, капуста, а может быть, огурцы. Больше не хватило сил. Да и внизу было уже совсем темно, ничего нельзя было рассмотреть.
— Шабаш, робя! — устало сказал Макар. — Ничего не поделаешь. Видно, уж до завтра.
Вылезли из ямы и, шатаясь, как пьяные, пошли на берег озера, на то место, где утром варили чай. Там легли.
Солнце садилось за деревьями, и небо горело закатом. С той стороны, куда смотрел лесистый конец озера, надвигалась угрюмая жуть. Вода была там ещё страшнее и чернее, чем всегда, и грозной стеной поднимался потемневший лес. С того места, где берега озера, понижаясь, сливались с болотом, дышало холодом, и полосой полз белый, как молоко, туман. Стояла тишина.
Молча полежали на берегу. Все были разбиты, каждая косточка болела и ныла. Не говорилось. Никто, даже Степан-Колоколец, не хотел выдавать своих тайных дум.
— Ну, ребята! — сказал потом Макар, — айда-те! Надо пожевать, да подкур, что ли, сделаем. А не то здесь, я чай, холодно будет. Кто за водой пойдёт?
Пошёл Степан. Макар с Алексеем развели костёр и принялись готовить подкур. Надо было обрубить у большой ели снизу на человеческий рост лапы, вбить в землю четыре кола, приладить к ним четыре перекладины, наложить на них тонких жердей и сверху наслать еловых лап. Внизу должен был гореть костёр, чтобы давать тепло и отгонять дымом комаров, которые под вечер начали тучами налетать с болота. Сверху на случай дождя, как шатёр, защищали ветки ели.
Алексей рубил и обчищал для жердей молодые ёлочки, Макар заострял и прилаживал колья. Оба работали молча. Солнце уже село за лес, вода на озере почернела, как сажа. Ещё глубже стала тишина, только позвякивали легонько топоры. Как вдруг от ужаса у обоих перехватило дыханье, и дыбом встали волосы: с той стороны, куда ушёл Степан, закричало и завыло так, как будто там драл человека медведь.
Кинувшись сквозь чащу, столкнулись со Степаном. Он, как слепой, бежал прямо на них. Только у костра он отдышался, пришёл в себя и смог говорить. Отправившись к тому месту, где были ступеньки, он опустился честь-честью к озеру, зачерпнул себе в котелок воды, и стало ему почему-то страшно. Пошёл поскорее назад, а наверху овражка — ему надо было повернуть направо — стоит вдруг слева человек с палкой в руке и говорит:
Читать дальше