Алексей Тихонов - Девичье поле

— А Соковнин знает это?

Наташа с улыбкой покачала головой:

— Даже и не догадывается.

У Александры Петровны настроение стало спокойнее.

А Наташа говорила:

— Но я сегодня, после отказа, сказала ему: поухаживайте лучше за Линой.

На вопросительный взгляд матери она продолжала:

— И право, меня теперь ничуть не удивит, если он меня послушается. В особенности, если меня тут не будет.

Лина тем временем сидела уже наверху в своей комнате. Перед ней лежали развёрнутые хозяйственные книги, в руке её было перо, она несколько раз макала его в чернила и уже исчертила вдоль и поперёк угол приготовленного для выписи разных продуктов графлёного листа бумаги, — но мысли её были далеко.

Сегодня — большой день в её жизни. Ничего не случилось. Что из того, что Наташа отказала Соковнину! Ведь ещё Соковнин не бросился от этого к ней, как ему посоветовала Наташа! И может быть даже, теперь он будет ещё более сдержанным с ней. Да и она — разве она не уйдёт, как улитка, в раковину при первой же встрече с Соковниным? Впрочем, нет! А то ещё подумает, что Наташа сказала ему это с её ведома!.. Нет, она будет держать себя с Соковниным, как всегда… Разве у неё есть уже основания менять своё обращение с ним!

Но она чувствует, что душа её взбудоражена, наплывают мысли и чувства, каких прежде не бывало. Сердце всегда искало любви. Годы, один за другим подвигавшиеся годы, ещё не пугали, как грозные призраки, возможностью будущего одиночества, но уже, как сумерки в лесной чаще, вызывали иногда жуть. Бессознательную, неопределённую жуть, которую она сама в последнее время определяла словами «девичья тоска». Любви не виделось вокруг. Куда пойти искать её? Найдёшь ли? Куда уйдёшь от своего дома — и зачем? Смутно чувствует она сегодня, что этой жути, этим сумеркам — конец. Эти сумерки — пред рассветом. Забрезжило утро. Фадеев все казался ей мальчиком… Почему мальчик, когда он одних лет с нею?.. Розовый, застенчивый мальчик!.. Сегодня она увидала в нем мужчину. И она поняла, что в душе у неё появилось внезапно такое новое чувство, которое изменило вдруг все её отношения к Фадееву и косвенным образом и к самой себе и к Соковнину. Это не любовь — о, нет, далеко нет! Даже не влечение. Но какое-то чувство благодарности, что он точно сказал ей: «Смотрите, светает!» Он не признавался ей в любви; но сегодня в каждом незначительном слове Фадеева, в его сдержанных, скромных взглядах, в его неловких, а иногда и удачных движениях, которыми он хотел угодить ей, она чувствовала, что если он ещё не влюблён в неё сегодня, то, очертя голову, влюбится завтра, стоит ей только приветливо взглянуть ему в глаза и, хотя бы даже нечаянно, забыться и не успеть вовремя равнодушно отвести этот взгляд на другого. Фадеев полюбит её! Полюбит, как розовый мальчик может полюбить грёзу, мечту, лучше которой ему никогда ничего и не снилось.

Лина чувствовала, что и в её сердце, в её мыслях, этот мальчик с его любовью к ней тоже становится светлой грёзой, её грёзой… А почему бы и нет?..

Но… рядом с ним появляется в воображении, образ Соковнина. Никогда она не замечала ни в словах, ни во всем поведении Соковнина с ней того, что сегодня так ясно было ей у Фадеева. И всё-таки… И сейчас вот… к Фадееву что-то вроде снисходительной благодарности… а Соковнин…

Наташа говорит, что это любовь… Как бы ни называлось это чувство, она знает, что она не раз мучилась им. Чего ждала она, чего хотела? Она никогда не определяла этого ясно. Но когда она видела, что Соковнина всегда влекло к Наташе, видела, как он оживлялся в её присутствии, ей как-то смутно хотелось быть на месте Наташи. Быть для Николая Николаевича самой интересной, самой дорогой, близкой, такой, чтоб, когда она не вместе с ним, он так же неотступно чувствовал в своей душе её присутствие, как чувствовала его в своей душе она. Одна мысль об этом как будто возвышала её в её самосознании. Жизнь казалась бы тогда такой большой, прекрасной, манящей!..

Но этого не было, — она видела, чувствовала, что она для него не имеет этого значения, — тогда она уже и самой себе казалась незначительной, ненужной… Да и самая жизнь, вся жизнь казалась ненужной.

Иногда она говорила себе, что это вздор. Почему именно он, Николай Николаевич, являлся мерилом её значения в жизни. Какое ей дело до него, до его любви или нелюбви к ней. Разве она не знала всех своих достоинств! Она ещё совсем молода, умна, образованна, здорова, деловитая хозяйка, а вопрос, красивее ли её Наташа, — остаётся открытым. Тут — дело вкуса. Она знает, что она невеста, достойная кого-угодно.