Но эти мысли никогда не утешали её. Что ей за дело, что есть где-то кто-то, кому она может понравиться, и тот найдёт для себя приятным и выгодным сделать её своей женой. Разве она живёт на свете для «кого-то»? И кто он, этот неведомый суженый? Не пойти ли отыскивать его? Да, жизнь не нужна, незначительна, если душа не находит отклика именно там, где только и ждёт его, где только он и нужен ей.
Таковы, только таковы были её чувства, её мысли до сегодня. Ещё недавно, на днях, когда её волновала та зависть-ревность, в которой она признавалась Наташе, когда она ещё сама не смела сказать себе о своей любви к Николаю Николаевичу, она то чувствовала прилив жизненной энергии и сил, то упадок их в связи с той или другой мыслью о Соковнине, об его настоящих или возможных отношениях к ней. Теперь, сегодня она уже способна думать об этом чувстве без того скрытого волнения, которое лишало её, бывало, всякой способности анализировать свои настроения. Она говорит себе: разве чувство любви, если оно уже и родилось, может жить без взаимности? А ведь сегодня так ясно обнаружилось, как далёк от любви к ней Николай Николаевич, если он уже сделал предложение Наташе. Разве, если он отвергнут одной сестрой, другая сестра не сумеет освободить самой себя от нелепого чувства неразделённой любви? Ведь он-то должен же будет побороть теперь в себе чувство любви к Наташе. Почему же она в свою очередь не будет достаточно сильна, чтоб побороть свою любовь к нему? Неужели надеяться на то, что он, послушав Наташу, посватается теперь за неё? Заместительница? Подачка? Конечно, он рано или поздно может полюбить и всякую другую. Но та, по крайней мере, и не будет знать об этой его неудавшейся любви, о полученном отказе. А ей, все это знавшей, видевшей, пережившей! Её гордость возмущается при мысли, что если её и полюбят, то полюбят с затаённым чувством прежней, большей любви к другой.
Как кстати явился у неё сегодня подъем сознания собственного достоинства! Фадеев, — вот этот полюбит её за неё самое!..
И всё-таки… он немного смешон ей, этот ограниченный в своём кругозоре тихий, пассивный энтузиаст! С каким забавным пафосом, с какой наивностью произносит он — не высказывает, а именно произносит — свои суждения о самых обыденных, каждому ребёнку понятных вещах. Он готов доказывать, как незыблемую истину, что вода — мокрая, а огонь — горячий. И он так же верит, что идеи социал-демократии не только самые светлые, но и единственно осуществимые на земле для того, чтоб превратить тигра в ягнёнка и человека-зверя, человека-обезьяну в бесстрастный манекен.
«Увы, я не верю!» — думает с грустной, снисходительной улыбкой Лина.
«Правоверный социал-демократ!..» Да разве вообще есть правоверные!..
Пред вопросом о любви, о поле, о семье, склоняются одинаково покорно всякие теории социального устройства жизни. Индивидуальная жажда жизни все побеждает. Она одна все нивелирует. Жизнь властно требует продолжения жизни во что бы то ни стало.
Представляет себе Лина, как это будет, если она сделается женой Фадеева. Она будет окружать его заботами и довольством, каких, конечно, не даст другим, каких у других не будет. И он эти заботы и довольство примет. Он примет их, как и её любовь, к которой он сейчас тянется, как цветок к солнцу. И не будет он равен с другими. А мечтать об общем равенстве и довольстве не перестанет…
Лина чувствует, что в её мыслях о Фадееве есть что-то покровительственное. Если она и полюбит его, это не будет похоже на то чувство, какое возбуждает в ней Николай Николаевич: нет, это то, чем могли бы быть мысли Соковнина о ней после того, как ему отказала Наташа…
Ах, если б он не любил Наташу!
На другое утро, встав как всегда, Лина с обычной бодростью и охотой делала свою часть дела по хозяйству усадьбы.
Наташа вышла к кофе в столовую поздно, когда уже все разошлись, и только Александра Петровна, неторопливо перемывая посуду, поджидала свою любимицу. Наташа пришла немного сонная. Сердечно, крепко, но молча поцеловала она мать и села к столу.
Александра Петровна, наливая кофе, спросила:
— Ну, как спала?
— Плохо, мама. Заснула рано, ночью проснулась и потом долго-долго не могла уснуть. А теперь чувствую, точно я разбитая.
— Да ты не простудилась ли вчера?
— Нет. Нет, это так — от бессонницы.
— Быть может, на тебя перемена погоды подействовала.
— А что ж погода? Кажется, солнце…
— Да, но вчера с обеда барометр падал, выпало много снегу, а с утра маленькая оттепель. Сейчас термометр на нуле. Если не совсем хорошо себя чувствуешь, лучше поберегись сегодня. Оттепель — штука предательская.
Читать дальше