Николай Лейкин - В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

Позвольте мне и Таисоньке переночевать у вас. Я вон в той комнате рядышком не раздеваясь на диванчике лягу, а вы чуть что – и позовете меня.

Старик подумал.

– Ну, оставайся, – сказал он и тотчас же прибавил:

– А только ты это все, Настасья, с коварством… Ты думаешь, нешто я не понимаю твоего коварства?

– Да какое же тут может быть коварство-то, батюшка, Евграф Митрич!

– Ну вот… Будто я не понимаю! Все вы, подлые, на смерть мою рассчитываете: и ты, и Костя, и приказчики.

Настасья Ильинишна заплакала.

– Бог с вами, Евграф Митрич… Только обижать и умеете.

– Будет, будет… Достаточно… Ступай…

– Позвольте, благодетель, Таисоньке-то с вами на сон грядущий проститься, – проговорила Настасья Ильинишна, отирая слезы. – Кстати и благословите ее.

– Зачем?

– Как «зачем»? Ведь кровь ваша.

– Кровь? – подозрительно повторил старик. – Ну, насчет крови-то это еще вилами писано.

– Боже милостивый! Что вы говорите! – всплеснула руками Настасья Ильинишна. – Да я как свечка перед иконой…

– Ну уж, веди, веди ее сюда. Так и быть.

Настасья Ильинишна подошла к дверям и поманила. Вошла девушка, подошла к кровати старика и припала к его руке. Старик притянул ее за голову, чмокнул в лоб и три раза перекрестил. Сделав это, он замахал руками и раздраженно заговорил:

– Идите, идите вы от меня теперь! Довольно! Дайте покой.

Настасья Ильинишна и Таиса удалились.

Человек пять так называемых швейцаров со всех ног бросились от вешалок к Косте Бережкову и принялись с него снимать меховое пальто, когда он только показался в притворе «Увеселительного зала».

– Афишечку, Константин Павлыч, прикажете? Бинокль желаете? – слышалось со всех сторон.

– Всех действующих лиц наизусть знаю, а рассматривать могу их сколько влезет и вблизи на сцене, – отвечал Костя.

– Знаю-с, что вы здесь постоянный и почетный гость, но нам-то вашему сиятельству услужить хочется. Поддержите коммерцию.

– Ну, давайте… Черт с вами!

– Пальто Константина Павловича на первую вешалку, чтоб потом не разыскивать и не задерживать их! – крикнул один швейцар другому.

– Знаю. Толкуй еще! На самый почетный гвоздь повесим, – раздался ответ.

Раскланявшись с дежурным околоточным и подав ему дружески руку, Костя направился к окошечку кассы.

– Загнуто, загнуто для вас ваше кресло в первом ряду. Смело садитесь. Деньги потом отдадите. На ваш счет запишу, – заговорил с еврейским акцентом кассир, просовывая из окошка курчавую голову.

Вместо ответа Костя сделал кассиру ручкой и вошел в помещение «Увеселительного зала». Стоявшие у входных дверей контролеры встретили его поклоном и распахнули дверь.

– Билет мой можете получить от кассира, – кивнул им Костя.

– Знаем, Константин Павлыч… Пожалуйте.

Пришлось проходить мимо буфета, чтобы попасть в театральный зал. За столиками в сообществе мужчин сидели с подведенными глазами и накрашенными лицами женщины, пили пиво и дымили папиросами. Были женщины с очень поношенными лицами, были и молоденькие, со свежими личиками. Одна из поношенных скосила на Костю глаза и процедила сквозь зубы:

– Скажите, какой гордый кавалер! С тех пор, как с актеркой связался, и не кланяется даже! Здравствуйте, Константин Павлыч.

– Некогда, некогда. Ну вас в болото! – пробормотал Костя и вошел в театральное зало.

Был десятый час вечера. Представление давно уже началось. Шло второе отделение программы. На сцене ломался какой-то немец в зеленом фраке, в желтой жилетке и неестественном рыжем парике. Гримасничая, бормоча без умолку и вставляя в немецкую речь русские слова, он подскочил к рампе и запел куплеты под музыку. Костя прошел в первый ряд.

Там сидели все завсегдатаи первого ряда. Были молодые и старые. Он поздоровался кой с кем и сел. Заглянув в афишку, он увидел, что Надежда Ларионовна поет в самом конце отделения. Кривляющийся немец был ему не смешон, сменивший его жонглер с кинжалами и шарами тоже не интересен, да и не того ему было нужно. Душа его стремилась к Надежде Ларионовне. Посидев минут десять, он поднялся с кресла и направился ко входу на сцену. Сторож, стоявший у дверей, хоть и не загородил ему дорогу, но все-таки остановил его.

– Нельзя, Константин Павлыч, на сцену… – сказал он. – Видите надпись: «Вход посторонним лицам строго воспрещается».

– Да я нешто посторонний? Кажется, уж слава богу… – отвечал Костя. – Я к Люлиной, к Надежде Ларионовне…