Георгий Жженов - Рассказы

Я сделал шаг, другой, третий... Снова резанула боль в паху. Почему-то в паху ноги болели особенно... Ничего, к боли можно привыкнуть, притерпеться - главное, не спешить, не торопиться и не упасть. Это главное - не упасть!..

Как он сказал?.. До "17-го" осталось меньше пяти километров!! Как будто я не знаю, сколько осталось!.. Этот "пятый километр" (где я сейчас припухаю) мне памятен. На том свете я не забуду его! Здесь в меня стреляли однажды... Надо же, мистика какая-то!.. Судьба опять привела на это роковое место - нарочно не придумаешь!.. Пятый километр...

Тогда, на "17-й", нас выгрузили из автомашин и передали местному конвою. Цепочкой по одному конвой повел пешим строем на "Верхний". На пятом километре тропинка увела этап в заросли стланика. Ветки были сплошь усеяны молодыми шишками - в то лето случился урожай кедровых орехов. Меня так и подмывало сорвать шишку, но я боялся конвоя, да и шишки висели далековато... Наконец, уже на выходе из зарослей, заметил роскошную шишку, висевшую рядом с тропинкой, не удержался от соблазна и вышел на несколько шагов из строя, чтобы сорвать ее... Раздался выстрел. Я быстро обернулся: шагах в пятнадцати позади комендант целился в меня с локтя из пистолета. Не дожидаясь, когда он снова выстрелит, я упал... Полтора Ивана (так звали коменданта за его огромный рост) подбежал и своим сапожищем перевернул меня на спину. Я растерянно глядел на него во все глаза... "...Твою мать, промазал!" - выругался он, поняв, что я живой. "Не тушуйся, комендант, в следующий раз попадешь",- с дурацкой улыбкой посочувст-вовал я ему. Обычно в таких случаях комендант жестоко избивал жертву,- не одна загубленная жизнь значилась на его совести,- но на этот раз произошло что-то необъяснимое: он, как загипнотизированный, долго и странно смотрел мне в глаза, выражение лица его постепенно становилось все более и более нормальным, человечным. На глазах у всех Полтора Ивана из злодея превращался в доброго Дядю Степу... Он осторожно снял ногу с моей груди и, беззлобно пробурчав: "Становись в строй", растерянно и как-то виновато даже отошел.

С того дня комендант возлюбил меня прямо-таки, как Парфен Рогожин князя Мышкина. Я стал его "крестником". Едва завидя, издали кричал: "Крестник! Давай сюда, покурим!" Делился последней цигаркой, не позволял вохре обижать беспричинно, когда я заболел цингой, сочувствовал, утешал...

Кончил Полтора Ивана плачевно. В разладе с собой и начальством. На ноябрьские праздники загулял, да так, что не мог остановиться чуть ли не до Нового года; поскандалил со своим начальством, в пьяной драке изувечил двоих своих же вохровцев (рука у него была тяжелая) и угодил под трибунал его под конвоем спровадили с "Верхнего". Размышляя о судьбе незадач-ливого коменданта, я одолел пятый километр и выбрался наконец из зарослей стланика на равнину. Дальше тропинка, почти не виляя, бежала с легким уклоном в долину, до самого "17-го".

Пройдя еще несколько десятков метров, я упал, все-таки упал... Итак, около шести километров позади. Впереди осталось четыре, чуть больше... Чуть больше, чуть меньше - уже не имеет значения - свой путь я прошел! Свое "горючее" сжег дотла - мои баки пусты, и резерв исчерпан,- дальше идти не на чем, ни сил, ни самолюбия - все израсходовано... Кто-то сказал: "Нет сил жить, и даже отчаяние мое бессильно!" Мое "отчаяние" помогло мне каким-то образом снова встать на четвереньки, изготовиться к очередному "старту"; я начал было уже раскачивать-ся, чтобы подняться, и в этот момент увидел подходившего ко мне уполномоченного. "Вот это да! Вернулся-таки!.. Выходит, не подвела меня интуиция, не обманула - есть бог на свете!"

Я не мог скрыть радость, охватившую меня, заулыбался, но встать на ноги, как ни старался, не смог - так и встретил своего спасителя на четвереньках.

С мрачным видом подойдя ко мне, он, ни слова не говоря, приподнял меня за шиворот из снега и усадил на санки. Чемоданчик переложил в ноги и крепко-накрепко прикрутил нас обоих веревкой.

Я не сопротивлялся. В моей душе сейчас победно пели ангелы, торжественно звучала суровая музыка Пятой симфонии Бетховена, исполняемая сводным оркестром всех лучших симфоничес-ких оркестров мира!

И тут уполномоченного прорвало:

- Чего улыбаешься, чего лыбишься, фитиль несчастный!.. Думаешь, жалко тебя стало? Нужен ты мне очень, артист... Посмотрел бы ты на себя, какой ты артист!.. Артисты в Москве, в Большом театре поют, а не на Колыме вкалывают... Спасибо скажи, что на меня, дурака, попал, а не на кого другого!.. Надо же! Расскажи кому - не поверят!.. Впрягся, как конь, в упряжку и тащу его, гада, контрика,- драгоценность какая, самородок!.. Брось улыбаться, говорю! Доулыбаешься, что брошу к чертовой матери или пристрелю, как собаку,- навязался на мою шею, интеллигент...