Алексей Зикмунд - Герберт

- Как я рада, что ты пришел.

- Не умирай, Бербель, не умирай, - просит мальчик. - Как же так, как так случилось?

- Штыковой удар в грудь черной конголезской руки. И все.

- Ты будешь жить, Бербель. Я не дам тебе умереть.

- И напрасно, Герберт, напрасно. Потому как любовь и смерть состоят из одного вещества.

Девушка опускает голову и умирает, Герберт ловит ртом воздух и просыпается.

Раннее утро - солнечный свет лениво переваливается через перила балкона. Неужели сон был таким длинным? Часы показывают половину седьмого, пансионат еще спит.

Герберт распахнул окно, сон легкой дымкой витал над природой, шелест трав и деревьев был слабым. Он оделся, на цыпочках прошел мимо комнаты отца и выскользнул в коридор. Там было темно, несколько узких прямоугольных окошек неровно освещали развешанные репродукции. Птицы стояли, выставив хвосты и собрав их в маленький венчик; глаза у них были пусты, и он обрадовался, что ему не довелось стать птицей. Одна картина была такая выразительная, птица так жадно смотрела перед собой, что Герберт поспешил уйти. Внизу в холле сидело несколько стариков - в руках у них были высокие стаканы с минеральной водой. Выйдя во дворик, он увидел металлическое кресло, на сиденье которого лежали две белые розы, капли росы блестели на их лепестках. Герберт не заметил старушку, подошедшую сзади и тронувшую его за рукав.

- Вам нравятся цветы? - спросила она.

- Да, очень красивые. - Он посмотрел на дорожку сада, по которой ползла еще одна рептилия. Это был старик на коляске с мотоциклетным мотором; коляска с грохотом приближалась к клумбе, старик повернул кривую медную ручку, и механическое сооружение остановилось почти рядом с ботинками Герберта. Старик смотрел строго - это был взгляд человека, не привыкшего к возражениям. На глазах Герберта старуха медленно подошла к старичку и поцеловала его в лоб. Дым от мотоциклетного мотора отчасти закрыл этот трогательный поцелуй. Герберт был абсолютно уверен - это его соотечественники, только немец может смотреть в глаза с такой вызывающей принципиальностью.

- Мой сын каждый день присылает мне розы. - Старуха обращалась к Герберту, и он постарался изобразить на лице внимание. - Мой сын - генерал. - В голосе старухи звучала гордость. - Каждый день я получаю от него эти розы. Вы немец?

- Да, похоже на то, что я - немец, - ответил Герберт и перевел взгляд на старика, который внимательно его разглядывал.

- Нет, все-таки, - вспылил старик, - вы немец или нет?

- Наполовину немец.

- А наполовину чех, - добавил старик и выдвинул вперед худощавое свое тельце, как бы желая услышать подтверждение своих слов.

- Я наполовину венгр.

Старичок зашелся дребезжащим и неприятным смехом.

- Немец никогда не станет так робко говорить о том, что он - немец. - В этой последней фразе старика прозвучало глубокое самодовольство, и в следующее мгновение он, отвернувшись, угощал сахаром молодую шотландскую суку.

Хорошо, что юность порой находит в себе силы оттолкнуть дряхлую и мудрую руку старости: юность понимает не опытом, а чувством, что древность зовет повторить свои стремления и ошибки. Вот и Герберт мог уподобиться собаке - лизнуть руку старика, приластиться к нему. Но он этого не сделал, значит, это сделают другие; на свете были не только собаки, но и люди, готовые брать сахар из рук старика.

Тучный американец выскочил откуда-то сбоку.

- А, малыш, как спалось? - спросил он не прерывая движения и, не дождавшись ответа, побежал дальше. Его широкие трусы в черно-белую клетку еще долго мелькали между деревьями.

Герберт провожал его взглядом, сохраняя в горле комок. Ужасно хотелось перенестись в какую-то иную плоскость, чтобы избавиться от чужих дыханий и мыслей, которые неслись Герберту вслед и больно ударяли в спину. Он побежал легкой рысью, и растения щелкали у него под ногами. В конце аллеи он увидел ворота, на верхней перекладине была выведена цифра "1883". Сколько же стариков отправилось на тот свет из этого пансионата? Узкая асфальтированная дорожка вывела его на шоссе, и он пошел по обочине.

Через полчаса солнце стало сильно припекать. Он снял курточку. Навстречу ему ехали машины различных марок - маленькие и большие, легковые и грузовые автомобили всех стран мира двигались в этот утренний час по шоссе, разноцветные автомобильные ленты перерезали этот нейтральный европейский оазис.

Неожиданно для себя и непонятно по какой причине Герберт обернулся и увидал вдали небольшую красную точку, которая все увеличивалась и наконец превратилась в роскошный спортивный "бьюик" красного цвета. "Бьюик" приветственно просигналил, и Герберт узнал за рулем машины давешнего американца. Тот притормозил. Машина была открытой - хромированные ее части сверкали на солнце, как бы сообщая всем вокруг: смотрите, какая погода, как свежо это утро и как радостна я, везущая вас в неизвестность. Машина и внутри была не менее шикарна, чем снаружи; ребристый, покрытый золотом приемник испускал из себя джазовые мелодии - сильные и сочные голоса черных американцев разжигали в душе эмоциональный пожар.