Николай Каразин - На далеких окраинах

Все общество вошло в сад.

Впереди — Марфа Васильевна под руку с Хмуровым; она сообщала что-то Перловичу, который шел рядом, с другой стороны; за ними — рыжий артиллерист, все еще продолжая язвительно улыбаться. Далее — остальные члены кавалькады, которые и разбрелись тотчас же по сторонам.

Ближе к освещенным ярче других палаткам буфета расставлены были крашеные столики и деревянные стулья; между ними, по разным направлениям, сновала прислуга; слышались громкие требования, звон посуды, хлопанье пробок; и если бы не чалмы и яркие халаты, там и сям видневшиеся в толпе, да этот теплый, мягкий, охватывающий, словно бархатом, воздух, то можно было бы подумать, что находишься на одном из наших загородных гульбищ.

В павильоне, задрапированном полосатым тиком, с дощатым некрашеным полом, два офицера-линейца степного происхождения и статный адъютант с ярко-красным орденским бантом на белом кителе отхватывали разухабистую польку.

У одного из столов, поближе к проходной дорожке, сидели две личности в неопределенных костюмах: они пили красное вино местного первушинского приготовления. Стаканы были почти допиты, бутылка, неубранная еще со стола, была совершенно пуста.

— Что, в бутылке ничего нет? — спросил один.

— Пусто... — отвечал другой, приподняв и тряхнув бутылку.

— Ну, доливай свой стакан, да и мой кстати...

— Пусто, тебе говорят.

— Ничего, наливай...

— Я, брат, не Боско...

— Нет, я это к тому говорю, что если бы ты из пустой бутылки начал наливать и вино полилось бы...

— Это было бы странно.

— Зато выгодно.

— Выгодно?

— Ну вот, нам странно, а ему выгодно...

Он указал глазами на Перловича, который в эту минуту подошел к ближайшему фонарю закурить сигару.

Оба помолчали и стали насвистывать персидский марш.

— Батогов с передовой линии приехал.

— Ты его видел?

— Да, сегодня у Спелохватова. Приехал, говорит, поправляться, а то совсем продулся.

— Еще бы, дураком играл; закладывает чистые, а ему понтируют на мелок.

— Цены деньгам не знает. Легко пришло, легко и ушло.

— У того не уходит.

— Тот, брат, помесь жида с ляхом, на немецкой подкладке, порода, на сей предмет приспособленная.

— Это точно, что приспособленная.

— А что, если бы нам какая-нибудь благодать с небеси — бряк... Эк ее заливается! А ведь барынька хоть куда... просто дух захватывает.

Последнее было произнесено по поводу звонкого смеха Марфы Васильевны, пронесшегося из уютного уголка сада, где Хмуров угощал все общество замороженным шампанским.

— Кто это? — спросила Марфа Васильевна, пристально всматриваясь в глубину аллеи. Там шел человек среднего роста с большой, темной бородой; на нем были высокие походные сапоги и вместо кителя — белая шелковая рубаха с погонами; через плечо, на тонком ремне висела кавказская шашка.

— Кто это? — повторила свой вопрос Марфа Васильевна. — Я его никогда здесь не видела.

Перлович взглянул, побледнел и сделал вид, что не слышит вопроса. Хмуров занят был откручиванием проволоки у новой бутылки; прочие тоже никто не заметили новоприбывшего, да и сам он словно сквозь землю провалился, свернув в боковую аллею.

— Как было бы прекрасно, если бы не эти проклятые комары, — произнес Перлович с заметным смущением, дав разговору новое направление.

— Это еще что! — начал один из собеседников. — Это еще очень сносно; а то, вы представить себе не можете, раз в Кармакчах мне пришлось ночевать на открытом воздухе — тут, знаете, сейчас камыши — это ужасно! Пробовал курить — не помогает, завернулся с головой под простыню — дышать невозможно...

— Пью за ваше здоровье, Марфа Васильевна!— отчеканил рыжий артиллерист и приподнял стакан.

— Пейте, — произнесла она, слегка повернув свою голову.

— Чокнемтесь...

Марфа Васильевна протянула стакан. Рыжий артиллерист быстро наклонился через стол и чмокнул протянутую руку.

— Это еще что за глуп... нежности? — поправилась Марфа Васильевна и быстро отдернула руку. Стакан выскользнул из облитых вином пальцев и покатился по столу.

Рыжий артиллерист вскочил, хотел что-то сказать, заикнулся и, повернувшись, быстро вышел из павильончика.

— Ну, за что вы его обидели? — начал Хмуров.

— Кто его обижал?.. Так комары в Кармакчах сильно кусаются, — обратилась она к тому, чей рассказ был прерван тостом рыжего артиллериста...

Неловко шагая в своих широких кожаных шароварах, вовсе не приспособленных к нашей ходьбе, в красном расшитом халате, в тюрбане из красного же куска шерстяной ткани, подходил к столу молодой туземец, по типу — узбек, оставляя на песке дорожки глубокие следы острых металлических каблуков. Это был очень красивый парень с яркими белыми зубами, способными жевать свинцовые пули, с едва пробивающимися усами, с веселой, хотя несколько глуповатой улыбкой.