Людмила Миронова: Рука Всевышнего. Повесть

– Похвально, г-н Кукольник. Садитесь.

– Так вот. На чем я остановился? Ах, да, – Моисеев опять сложил руки за спиной и зашагал по классу, – Его доблестная армия, без которой Македонский не совершил бы то, – последовала пауза, – что он совершил. Дабы это не удавалось еще никому в древней истории, о чем свидетельствуют выдающиеся древние историки, кои высочайшим слогом поведали нам об Алексан…, – вдруг взгляд Константина Александровича остановился на мальчике, который, сидя за последней партой, что-то увлеченно рисовал. Моисеев прервал рассказ и спросил:

– Господин Гоголь-Яновский, а по смерти Александра Македонского что последовало?

Не долго думая, Гоголь-Яновский воскликнул:

– Похороны!

Раздался оглушительный смех. Моисеев невозмутимо дождался пока в классе вновь воцарится тишина и произнес:

– Я сейчас же напишу рапорт, чтобы вас выпороли, как следует. Надеюсь, это обуздает ваше остроумие. Если в классе есть еще любители демонстрировать свое исключительное чувство юмора, они тоже могут присоединиться к своему товарищу.

Все притихли, даже мухи. Но если бы самой смелой из них все-таки вздумалось пролететь, ее жужжание послышалось бы очень отчетливо.

После уроков играли в городки. Мальчишки разделились на две команды по пять человек. Веселых и задорных, их переполняла энергия, накопившаяся за долгие часы сидения в классах.

– Не попадешь! Не попадешь! – кричал коренастый мальчуган своему противнику, бегая вокруг «города». Кажется, он и секунды не мог устоять на одном месте. Это был Саша Данилевский. После смерти отца, его мать вторично вышла замуж, и теперь за образованием мальчика следил отчим, который ждал от него только положительных оценок. Саша старался, но учеба ему явно не удавалась.

– Промажешь! Промажешь! – не унимался он.

– Да угомонись ты, не мешай, – вступился кучерявый рыжеволосый парнишка.

– Пусть себе надрывается, не промажу, – сказал Нестор. Это была его очередь выбивать с кона. Сосредоточившись, он замахнулся и бросил биту. Почти все городки выкатились за пределы линии.

– Я же сказал, не промажу.

– Эй, смотрите! – крикнул кто-то. Все обернулись и уставились на приближающегося к ним невысокого, сутулого мальчика.

– Ну что, таинственный Карло, живой?! – спросили ребята почти хором.

– А что не видно? – ответил Коля Гоголь-Яновский.

– Надрывался-то как, нам отсюда было слышно, – воскликнул кучерявый.

– Мы уж подумали, что ты с ума сошел, – подхватил Нестор.

– Много думать вредно.

– Кто бы говорил.

– Возьмите меня в игру.

– Нет. Иди, иди отсюда, – завопил кучерявый.

– Ладно, чего ты. Дай ему ударить. Попадет, вместо меня играть будет, – предложил Нестор

– Пусть, пусть ударит, – вступился Данилевский.

– Согласен?! – спросил Нестор.

– Согласен, – Коля взял биту. Ему предстояло кидать с полукона, то есть не с 13 метров, а вполовину меньше. Играл он и правда плохо, его почти никогда не принимали, вот и сейчас он заметно нервничал. Он замахнулся и бросил. Бита пролетела мимо. Ребята засмеялись. Гоголь-Яновский нахмурился и отвернулся, как всегда, когда над ним начинали подшучивать или смеяться.

– Мазила, – съехидничал Нестор и показал язык.

– Ну ладно, – вступился Саша.

– Пигалица!

– Прекрати ты, я сказал, – воскликнул Данилевский и толкнул Нестора в грудь.

– Эй, ты чего!

Данилевский и Кукольник уже хотели накинуться друг на друга, но вдруг послышался голос Орлая.

– Что там у вас за шум, уж не драка ли? – строго произнес он, выглядывая из окна своего кабинета на третьем этаже.

– Нет, Иван Семенович. Вам показалось. Это мы так играем, – переглядываясь, «защебетали» ребята.

Дальше игра не заладилась, и было решено докончить завтра. Опустевшая гимназия постепенно вновь наполнилась голосами и ожила.

Незаметно минула осень с ее причудливым буйством желто-красных оттенков, сыростью, дождями, прелестью мимолетных теплых деньков и ароматом увядающей зелени.

После зимних каникул гимназистов ждало долгожданное событие. Любительский театр, еще одна заслуга Орлая, взялся ставить «Недоросль» Дениса Ивановича Фонвизина. Вообще, все спектакли гимназии имели громадный успех, зрители рукоплескали юным актерам, и, прежде всего, Коле Гоголю, обладавшему удивительным талантом комика. Ребята, занятые в постановке, собрались в светлом просторном зале. Ими руководил молоденький учитель, судя по царившей суете, не пользовавшийся большим авторитетом. Вскоре следить за порядком пришел инспектор, тот самый историк Константин Александрович Моисеев.