Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

— Вашескородіе! командирша изволила пожаловать!

Лучезарная, какъ майское утро, прозрачная, какъ мечта прелестной дѣвушки, въ дверяхъ залы показалась Нина Александровна; Степанъ Спиридоновичъ еще не опомнился отъ слышанныхъ словъ, какъ его голова уже была обхвачена тоненькими, ароматными ручками.

— Что, не ожидали? Такъ поступаетъ женщина, которая любитъ! — Топтыгинъ почувствовалъ на щекѣ поцѣлуй. Глядя на чудное созданіе, находившееся къ нему такъ близко, бывшее въ его неограниченной власти, капитанъ дрожалъ, какъ листъ. Но вотъ онъ поднялся на ноги, отстранилъ отъ себя молодую женщину, и, задыхаясь, произнесъ:

— Перестаньте! Ужели вы думаете, что я повѣрю вашимъ словамъ? Люблю я васъ, а не вы! Вы это хорошо и давно знали, хотя я никогда не подавалъ повода вамъ жаловаться на мои неумѣстныя чувства. Я таю ихъ въ себѣ и ясно понимаю, что вы никого любить не можете. Но вы не выносите равнодушія къ себѣ мужчинъ. Васъ привело ко мнѣ оскорбленное самолюбіе. Вамъ нужно покорить открыто меня, чтобъ удовлетворить своему уязвленному чувству. Нина Александровна, я не игрушка! Мнѣ мало страсти, которою вы могли бы меня подарить. О, я люблю не такъ! Всю мою жизнь, все сердце, измученное многолѣтнимъ одиночествомъ, я отдамъ той, которая скажетъ мнѣ искренно, задушевно и просто: я люблю тебя! Такой женщины я не встрѣчалъ. Вы же, возбудивши мою любовь, всегда останетесь легкою, порхающею бабочкой. Я сознаю это и не желаю соединить свою судьбу съ вашею. Кромѣ того, есть еще важное обстоятельство, сдерживающее мои чувства: вашъ мужъ. Я не понимаю измѣны людямъ, оказывающимъ мнѣ довѣріе. И теперь я застрѣлился бы, еслибъ обманулъ расположеніе къ себѣ вашего почтеннаго супруга. Нина Александровна! Покорнѣйше прошу васъ оставить въ покоѣ капитана Топтыгина!

Степанъ Спиридоновичъ повернулся и хотѣлъ выйти изъ кабинета, какъ сзади его раздался странный, громкій хохотъ. Смѣялась Кривобоцкая и кричала:

— Топтыгинъ, остановитесь! Я, кажется, недурно разыграла придуманную мною комедію? Ее слѣдовало вести и дальше въ томъ же родѣ, а не переходить къ серьезной драмѣ. Впрочемъ, вы мнѣ дали хорошій урокъ. Я рисковала, притворившись въ васъ влюбленною, и благодарю васъ за то, что вы оказались тверды и холодны, какъ гранитъ. Вы — благородный человѣкъ, Степанъ Спиридоновичъ, и я перестаю съ вами кокетничать. Скажу болѣе: я недостойна васъ, и прошу извинить мою глупую шутку. Нина Александровна хотѣла протянуть руку капитану, но остановилась на полдорогѣ къ нему. Топтыгинъ стоялъ, упершись головой въ дверной косякъ. Онъ рыдалъ, все тѣло его вздрагивало отъ охватившаго его волненія.

— Господи! — захлебывался онъ. — Да что же я сдѣлалъ, чтобы такъ зло надо мною смѣяться?

Капитанъ оставилъ Кривобоцкую въ кабинетѣ. Онъ проболѣлъ нѣсколько дней, а потомъ уѣхалъ въ Петербургъ и вскорѣ перевелся въ другую артиллерійскую бригаду. Страшное испытаніе, пережитое Степаномъ Спиридоновичемъ, еще болѣе повліяло на его нелюдимость. Онъ и раньше рѣдко посѣщалъ общественныя собранія, а теперь и совсѣмъ пересталъ выходить изъ дому. Женщинъ онъ просто избѣгалъ. Каждая изъ нихъ ему напоминала Нину Александровну. Рана сердца его никогда не закрывалась.

Когда открылась послѣдняя война съ Турціей, Топтыгинъ былъ уже подполковникомъ и командовалъ батареей. Ему пришлось провести нѣсколько мѣсяцевъ на Шипкѣ, на горѣ Св. Николая. Зарывшись въ снѣгъ, нашъ воинъ стоически выдерживалъ тягости службы, ободрялъ солдатъ, дѣлился съ ними послѣднимъ сухаремъ. Онъ не падалъ духомъ, и въ такой трудный мигъ, когда турки, въ количествѣ тридцати тысячъ, осаждали небольшой отрядъ русскихъ на неприступныхъ каменныхъ высяхъ, Степанъ Спиридоновичъ твердо вѣрилъ, что мы побѣдимъ. Съ биноклемъ въ рукахъ, онъ слѣдилъ по сосѣднимъ вершинамъ за движеніями непріятеля и давалъ орудіямъ соотвѣтствующее направленіе. Душа его скорбѣла, если не были во время доставлены припасы для отряда. Подполковникъ говаривалъ, что сытый солдатъ десяти полуголодныхъ стоитъ.

Однажды Топтыгинъ проснулся особенно рано. Вышелъ онъ изъ землянки и видитъ, какъ стали вырисовываться въ полумракѣ обнаженныя вершины, терявшіяся въ небесахъ. Сѣдыя тучи, какъ гигантскія змѣи, ползли по спящимъ долинамъ и пропастямъ. Нигдѣ ни звука, точно кругомъ были необитаемыя пространства. Между тѣмъ, десятки тысячъ людей находились въ горахъ, и никто изъ нихъ не смѣлъ думать, что наступившій день пройдетъ благополучно. Степанъ Спиридоновичъ уперся ногой въ каменную глыбу, торчавшую надъ обрывомъ, и смотрѣлъ, какъ лучъ солнца прокрадывался въ туманную мглу и постепенно окрашивалъ горы въ прихотливыя, разноцвѣтныя краски. Тяжело было на его сердцѣ. Одиночество, душевная безпріютность чувствовались во всей его сорокалѣтней жизни. Правда, служба не была ему мачихой, но особенно и не баловала его. Служба не захватываетъ всецѣло живого человѣка. Хочется ему теплой ласки, и нѣжнаго участія къ судьбѣ, и частичку нравственнаго довольства. Мелькнулъ на минуту предъ Топтыгинымъ соблазнительный образъ Нины Александровны и тотчасъ же исчезъ, какъ бы сознавая неумѣстность своего появленія. Степанъ. Спиридоновичъ вздохнулъ и поднесъ къ глазамъ бинокль. Солнечный снопъ уже озолотилъ гребень вершинъ, а на нихъ, какъ красныя, густыя пятна, двигались турецкія фески.