Александр Перегудов - Весенние зори [Охотничьи рассказы]

В одном месте Хомутов задержался на несколько минут — вероятно, глухарь замолчал, — потом снова пошел.

— Чуешь?

— Нет.

Мой слух городского человека не мог уловить то, что слышал старик.

Иван Захарович укоризненно покачал головой.

Мы прошли еще шагов тридцать, и я поймал песню дремучей птицы. Она была едва слышна, эта песня, и напоминала скрип дерева под ветром.

Должно быть, по моему лицу Хомутов понял, что я услыхал глухаря, шевельнул губами:

— Теперь иди один.

И вот я один…

Тысячелетия отхлынули назад: я не городской человек, а первобытный охотник, подкрадывающийся к добыче. И в то же время между охотником каменного века и мною — огромная разница. В такие минуты у далекого моего пращура все чувства и стремления были направлены к одному: взять добычу. Для меня же добыча не самое главное, меня волнуют и мне бесконечно дороги темные шапки сосен, светлеющее небо, туман и упругое биение моего сердца. Глухаря я могу купить в городе, и это будет стоить во много раз дешевле поездки на охоту. Но вот этой красоты весеннего леса, пробуждающегося утра не купишь ни за какие деньги. Я счастлив: через несколько минут я перешагну порог, отделяющий меня от тайны, и разгадаю ее.

Глухарь поет страстно, сухо рассыпается дробь его песни, заканчиваясь скрежетанием.

Песня привела меня в болотнику. Сапоги тонут в воде. Я волнуюсь — не улетел бы глухарь, но сдерживаю себя, подхожу не торопясь, делая только по два шага.

Заметно светлеет. За соснами — желтое небо. Опоздал! Надо делать не два-три шага, а пять больших прыжков. И снова сдерживаюсь, убеждаю себя: «Спокойно… Спокойно… Не торопись…»

Глухарь где-то совсем близко. Его дробь падает на мое сердце, его скрежетание мешает мне дышать. Стою неподвижно. Под песню поворачиваю голову. Где он?

И вот я вижу его! Он ходит по суку невысокой сосенки. Он огромен и прекрасен. Мне вспомнились слова Хомутова, слышанные мною в детстве: «И вот откроется он тебе… Красота непомерная!..» И я с восторгом смотрю на эту непомерную красоту. В эти минуты мне кажется: действительно для этой красоты нет меры. И нет тайны. Все просто. Весна разогрела кровь птиц, пробудила в них жажду любви. Извечный закон земли: любовь, оплодотворение, рождение детенышей, смерть. Какая страсть в песне птицы!..

Я забываю стрелять в глухаря. Я делаю неловкое движение, щелкает под сапогом сухая веточка, и глухарь замолкает. Что делать: стрелять или дождаться новой песни?.. Все пропало. Глухарь с шумом срывается и пропадает за соснами.

Стиснув зубы, я прислоняюсь к стволу сосны. Как встретит меня Хомутов? Что он скажет? Может быть, ничего не скажет, только укоризненно посмотрит или усмехнется.

Но ведь ты видел весенний предутренний лес. Ты обонял его запахи и слушал его звуки. Ты видел серебряный туман, зеленое небо рассвета, тихие сосны и багровую луну. Ты видел глухаря, единственную птицу, оставшуюся от каменного века. Ты слышал его песню любви. Что же тебе нужно?

Постепенно успокаиваюсь и снова жадно смотрю вокруг. Палевая заря порозовела, потом начала наливаться золотом. На золотом этом фоне четко рисуются верхушки сосен. У их подножий серебряный туман превратился в сиреневый и медленно поднимается. Запахами смолы, хвои, влажной земли насыщен воздух. Глубокими вздохами пью его.

Пусть укоризненно посмотрит на меня Иван Захарович — увиданное и пережитое в эти часы для меня неизмеримо дороже убитой птицы.

Я долго стою у влажного, окрашенного заревым светом ствола. Вспомнилась открытка, в детстве пленившая меня. Сегодня, спустя много лет, исполнилась моя мечта: я любовался живой красотой глухаря, наблюдал тайну дремучего леса, видел, как ночь переливалась в утро, и вот уже всплывает солнце, разгорается день.

Как хороша весенняя земля!

Как радостно жить на этой земле!

полдень ко мне пришел Фома. На дымном костре я кипятил чай. Фома сел у костра и долго молчал. По его молчанию и по тому, как он значительно откашливался и посматривал на меня, я понял, что лесник пришел с интересными вестями, но не торопился начать разговор: он не любил расспросов, расскажет сам, когда придет время.

Липы дышали медом, трава — полынью. Солнце горячо золотило шапку горы, полуразрушенный барак и темную стену пихт под косогором.