Николай Гоголь - Нос [1886. Совр. орф.]

Всем этим происшествиям были чрезвычайно рады все светские необходимые посетители раутов, любившие смешить дам, у которых запас в то время совершенно истощился. Небольшая часть почтенных и благонамеренных людей была чрезвычайно недовольна. Один господин говорил с негодованием, что он не понимает, как в нынешний просвещенный век могут распространяться нелепые выдумки, что он удивляется, как не обратит на это внимания правительство. Господин этот, как видно, принадлежал к числу тех господ, которые желали бы впутать правительство во все, даже в свои ежедневные ссоры с женою. Вслед за этим… но здесь вновь все происшествие скрывается туманом, и что было потом, решительно неизвестно.

епуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия. Вдруг тот самый нос, который разъезжал в чине статского советника и наделал столько шуму в городе, очутился, как ни в чем ни бывало, вновь на своем месте, то-есть именно между двух щек маиора Ковалева. Это случилось уже апреля 7 числа. Проснувшись и нечаянно взглянув в зеркало, видит он — нос! Хвать рукою — точно нос! «Эге!» — сказал Ковалев и в радости чуть не дернул по всей комнате босиком трепака; но вошедший Иван помешал. Он приказал тотчас же дать себе умыться и, умываясь, взглянул еще раз в зеркало — нос! Вытираясь полотенцем, он опять взглянул в зеркало — нос!

— А посмотри, Иван, кажется у меня на носу как-будто прыщик, — сказал он и между тем думал: «Вот беда, как Иван скажет: „Да нет, сударь, не только прыщика, и самого носа нет!“»

Но Иван сказал:

— Ничего-с, никакого прыщика: нос чистый!

— Хорошо, черт побери! — сказал сам себе маиор и щелкнул пальцами.

В это время выглянул в дверь цырюльник Иван Яковлевич, но так боязливо, как кошка, которую только что высекли за кражу сала.

— Говори вперед: чисты руки? — кричал еще издали ему Ковалев.

— Чисты.

— Врешь!

— Ей Богу-с чисты, сударь.

— Ну, смотри же.

Ковалев сел. Иван Яковлевич закрыл его салфеткою и, в одно мгновенье, с помощью кисточки, превратил всю бороду и част щеки в крем, какой подают на купеческих именинах. «Вишь ты!» — сказал сам себе Иван Яковлевич, взглянувши на нос, и потом перегнул голову на другую сторону и посмотрел на него сбоку: «Вона! Эк его право, как подумаешь», — продолжал он и долго смотрел на нос. Наконец легонько, с бережливостию, какую только можно себе вообразить, он приподнял два пальца с тем, чтобы поймать его за кончик. Такова уже была система Ивана Яковлевича.

— Ну, ну, ну, смотри! — закричал Ковалев. Иван Яковлевич и руки опустил, оторопел и смутился, как никогда не смущался. Наконец, осторожно стал он щекотать бритвой у него под бородою, и хотя ему было совсем несподручно и трудно брить без придержки за нюхательную часть тела, однако же, кое-как упираясь своим шероховатым большим пальцем ему в щеку и нижнюю десну, наконец одолел все препятствия и выбрил.

Когда все было готово, Ковалев поспешил тот же час одеться, взял извозчика и поехал прямо в кондитерскую. Входя, закричал он еще издали: «Мальчик, чашку шоколаду!», — а сам в ту же минуту к зеркалу — есть нос! Он весело оборотился назад и с сатирическим видом посмотрел, несколько прищуря глаз, на двух военных, из которых у одного был нос никак не больше жилетной пуговицы. После того отправился он в канцелярию того департамента, где хлопотал об вице-губернаторском месте, а в случае неудачи, об экзекуторском. Проходя чрез приемную, он взглянул в зеркало — есть нос! Потом, поехал он к другому коллежскому асессору, или маиору, большому насмешнику, которому он часто говорил в ответ на разные занозистые заметки: «Ну, уж ты, я тебя знаю, ты шпилька!» Дорогою он подумал: «Если и маиор не треснет со смеху, увидевши меня, тогда уж верный знак, что все, что ни есть, сидит на своем месте». Но коллежский асессор ничего. «Хорошо, хорошо, черт побери!», — подумал про себя Ковалев. На дороге встретил он штаб-офицершу Подточину вместе с дочерью, раскланялся с ними, и был встречен с радостными восклицаниями: стало быть, ничего, в нем нет никакого ущерба. Он разговаривал с ними очень долго, и нарочно, вынувши табакерку, набивал перед ними весьма долго свой нос с обоих подъездов, приговаривая про себя: «Вот, мол, вам бабье, куриный народ! А на дочке все-таки не женюсь. Так, просто, par amour — изволь!» И маиор Ковалев с тех пор прогуливался, как ни в чем ни бывало, и на Невском проспекте, и в театрах, и везде. И нос тоже, как ни в чем ни бывало, сидел на его лице, не показывая даже вида, чтобы отлучался по сторонам. И после того, маиора Ковалева видели вечно в хорошем юморе, улыбающегося, преследующего решительно всех хорошеньких дам и даже остановившегося один раз перед лавочкой в гостинном дворе и покупавшего какую-то орденскую ленточку, не известно для каких причин, потому что он сам не был кавалером никакого ордена.