Константин Носилов - У дикарей [Рассказы. Совр. орф.]

Впереди как будто земля, только занесенная еще глубокими снегами. Но дальше, действительно, уже остров, с темными проталинами земли, с невысокими песчаными холмами, с тем знакомым ландшафтом тундры, который так характерен для этой пустыни севера.

Вытаскиваем на берег лодку, закрываем ее парусом, чтобы в нее не проникли песцы — эти полярные воришки, поедающие решительно все, и отправляемся, захватив легкий завтрак на случай долгой ходьбы, на Шараповы Кошки.

Это какие-то дюны песчаные, глинистые, размытые морем или уже смытый берег земли, с невысокими холмами, с жалкой травой, с следами зверя и птицы, отпечатанными на гладкой глинистой почве, с многочисленными бухтами, заливами, которыми их изрезало море. Оно и посейчас еще замывает его во время подъема воды или сильной бури. Кое-где видны следы человека и зверя: кости выброшенного морем кита, белые, пористые, громадные; замытое дерево, принесенное разливом рек из Сибири; доски разбитого судна, с незаржавевшими еще гвоздями; следы жилья человеческого — стоянки самоеда — с углями и обгорелою красною глиною, с следами копыт оленя.

Странное впечатление производят они здесь, на этом необитаемом островке, словно мы открываем следы первобытного человека. И удивительно кажется, что следы эти не уничтожены временем, не смыты волнами и ветром. Это можно только объяснить тем, что в продолжение всего года все здесь закрыто снегами и льдами.

На одном низменном, открытом к морю, берегу мы неожиданно находим целый скелет кита; кое-какие кости и громадные толстые позвонки его уже растащены, кое-что поедено песцами и медведями, но в общем он прекрасно представляет это чудовищное животное, вероятно, выброшенное сюда морем. А в песке, которым замыло его, еще посейчас видны мясо, высохшая кожа и остатки его поместительного желудка.

Громадное животное протянулось по берегу как разбитое судно. Его ребра прекрасно сохранились, но белые пористые кости уже обглоданы начисто бурями и ветрами и выщелочены водою; а в одном месте, среди костей, уже свито жилище полярной лисички. Вероятно, она целые годы, если не десятилетия, жила тут с своим многочисленным семейством, питаясь громадною тушей, посланной ей на этот голодный остров самим морем.

Самоеды, как дети, в восторге от этой находки; они измеряют длину животного по берегу, они говорят о его величине, они наглядно представляют его себе в родной стихии; с живостью рассказывают о своих встречах с этими животными в открытом море; они говорят о том, как находили таких же китов на берегу и даже жили около них, чтобы охотиться на белых медведей и лисиц, которые стеклись к туше за добычей и с берега полуострова и с самого ледяного моря.

По их словам, это — самая дорогая находка: песцы тысячами устремляются к ней в голодные, холодные зимы, тут же застраиваясь на зимовку в занесенной снегами туше, делая глубокие норы, скрываясь между костями; они тут же плодятся и живут до тех пор, пока не сглодают снаружи и изнутри все мясо. И тут же с ними, этими маленькими хищниками, около туши поселяются и чайки, морские разбойники, и белые медведи, навещающие ее с моря, не говоря о массе паразитов, которые устраивают тут целые колонии, сильно размножаются и затем погибают, рассыпаясь в прах вместе с костями.

Посидев на костях животного и наговорившись о нем, мы трогаемся далее и натыкаемся на вторую находку.

Это борт какого-то неизвестного, разбитого морем судна. Под облезлою краскою виден еще посиневший от времени и сырости дуб; в дубе этом заметны заржавевшие гвозди; вон там заметна еще железная скоба, тут видны следы топора. Но все уже наполовину закрыто песчаною дюною, все полуразрушено сыростью, гниением.

Обломки эти как-то вдруг переносят нас в другой мир, совсем непохожий на окружающую обстановку, — в мир мореплавателей; мы представляем себе человека, быть может, погибшего на этом судне во время бури, быть может, хватавшегося за эти доски, когда их носило по морю. Тут же лежит стеклянный шар, замытый мерзлою глиной. Мы с трудом выкапываем его, обмываем в воде, рассматриваем с любопытством какие-то непонятные буквы, нацарапанные на нем, быть может, погибавшим человеком, чтобы дать знать о себе другому человеку. И тут же, у разбитого судна, масса раковин, разбитых клювом птицы, которая ныряет в море, когда открыта вода, находит их на дне и выносит на поверхность, чтобы лететь сюда с своей добычею и сесть, сидя на досках, их живую вместимость.