Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

Люди, наполнявшіе церковь, не могли похвастать красотой. Все это были бѣлобрысые или русые, малорослые парни съ корявымъ лицомъ и нескладнымъ станомъ. Большинство ихъ были бѣлоруссы изъ Вильны, изъ Витебска, изъ пинскихъ лѣсовъ, изъ Холмщины, изъ Бѣловѣжской пущи. Порой мелькало смуглое молодое лицо или висячіе усы, обличавшіе хохла, — волынца или подолянина. Австрійскіе русины стояли группами. Когда они случайно заговаривали, ихъ можно было легко отличить по ихъ безпримѣсному хохлацкому говору, между тѣмъ какъ пришельцы изъ Россіи невольно передѣлываютъ свое мѣстное нарѣчіе на общевеликорусскій ладъ.

Всѣ эти люди пріѣхали сюда въ хвостѣ большой польско-еврейской волны, которая, уже четверть вѣка ежегодно перекатывается изъ Восточной Европы въ Америку. Они набрались сюда по одному изъ деревень и мелкихъ мѣстечекъ Западнаго края, гдѣ всѣ племена и религіи изнываютъ отъ голода и безработицы. Они рѣшили подняться съ насиженныхъ мѣстъ — соблазненные чудесными слухами о неслыханныхъ заработкахъ, примѣромъ сосѣда, который вернулся послѣ десятилѣтняго отсутствія и купилъ участокъ земли и двѣ лошади.

Великорусы, которые попадались въ этой толпѣ, пріѣхали изъ большихъ городовъ. Это все были ремесленники и фабричные рабочіе, которые переѣзжали съ мѣста на мѣсто въ поискахъ счастья и добрались до Америки почти незамѣтно для самихъ себя. Русскіе искатели счастья попадаются теперь по всѣмъ дорогамъ земного шара, и число ихъ возрастаетъ съ каждымъ годомъ. Я встрѣчалъ ихъ въ Брюсселѣ и Парижѣ, въ Нью-Іоркѣ и Чикаго, даже на Сандвичевыхъ островахъ. Прежде это были почти сплошь интеллигенты, теперь это по большей части разные мелкіе люди, — слесаря, машинисты, кочегары, даже чернорабочіе. Они похожи на ласточекъ, отброшенныхъ въ сторону поднимающейся бурей, и для вдумчиваго наблюдателя они представляютъ живое доказательство, что между Западной Европой и Восточной «нѣтъ болѣе Пиринеевъ» и что великая стѣна, искони раздѣлявшая эти два міра, избороздилась дорогами и постепенно разсыпается.

Началось прикладываніе ко кресту. Въ церкви образовались два потока. Одинъ стремился къ алтарю, другой мало-по-малу изливался въ двойныя двери притвора на улицу.

Черезъ минуту я тоже вышелъ вмѣстѣ съ другими. На улицѣ стало люднѣе прежняго. Народъ стоялъ группами, сидѣлъ на каменныхъ ступеняхъ и просто на землѣ. Женщины съ корзинками въ рукахъ спускались внизъ, гдѣ скоро должны были начать святить пасхи. Городовые окончили свое дѣло и ушли. Теперь по всей улицѣ былъ слышенъ только одинъ неумолкающій русскій говоръ.

На лѣвомъ углу паперти собралась самая значительная группа. Въ центрѣ ея стоялъ мой пріятель Охремъ Горисовичъ изъ подъ Пинска, который на родинѣ занимался лѣснымъ промысломъ, а въ Америкѣ живетъ уже восемь лѣтъ и занимается шитьемъ рубашекъ на швейной машинѣ. Горисовичъ былъ пожилой человѣкъ, маленькій, тусклый и равнодушный ко всему, кромѣ своего собственнаго угла. Америка для него представляла только заработокъ по стольку-то въ недѣлю. Даже зрѣлища не интересовали его. Онъ ни разу не былъ въ музеѣ или на народномъ гуляньѣ, быть можетъ изъ-за того, чтобы не истратить лишняго гривенника на конку.

Возлѣ Горисовича стояла его жена, толстая и неуклюжая, въ самодѣльномъ платьѣ и старой черной шали, какъ будто выхваченная живьемъ съ улицы уѣзднаго городка. Въ лѣвой рукѣ она держала корзинку, откуда выглядывалъ конецъ колбасы, завернутой въ газетную бумагу.

Въ качествѣ старожиловъ Горисовичи все-таки пользовались уваженіемъ среди своихъ знакомыхъ. За восемь лѣтъ американской жизни, отказывая себѣ во всемъ, они скопили полторы тысячи долларовъ и теперь уже собирались вернуться въ Пинскъ и реализовать свой капиталъ.

Оба они работали по 12-ти часовъ въ сутки. Жена была кончальщицей, т. е. дошивала оконченные вчернѣ рубашки и штаны. Кромѣ того она пустила по два жильца въ каждую изъ трехъ маленькихъ комнатъ своей квартиры и брала съ нихъ по три доллара въ недѣлю за полное содержаніе. Себѣ съ мужемъ она оставила кухню и маленькій темный чуланчикъ, который они называли спальней. Впрочемъ, и вся квартира была нищенская, грязная, въ самомъ центрѣ такъ называемаго Свиного рынка въ Нижнемъ городѣ. Кругомъ было царство бѣдности и нездороваго труда. На двѣ мили въ окружности не было ни одного дерева или зеленаго листика. Въ лѣтнія воскресенья люди выходили на берегъ рѣки и садились на солнцепекѣ, опустивъ голову къ водѣ для того, чтобы освѣжиться. Но съ воды поднималось только зловоніе корабельныхъ отбросовъ, во множествѣ проплывавшихъ мимо.