Николай Гоголь - Вечер накануне Ивана Купала [Повесть]

Оклад к иконе Божьей Матери.

Пидорка-монахиня.

Позвольте, этим еще не все кончилось. В тот самый день, когда лукавый припрятал к себе Петруся, показался снова Басаврюк; только все бегом от него. Узнали, чтó это за птица: не кто другой, как сатана, принявший человеческий образ для того, чтобы отрывать клады; а как клады не даются нечистым рукам, так вот он и приманивает к себе молодцов.

В том же году все побросали землянки свои и перебрались в село; но и там, однако ж, не было покою от проклятого Басаврюка. Тетка покойного деда говорила, что именно злился он более всего на нее за то, что оставила прежний шинок по Опошнянской дороге, и всеми силами старался выместить все на ней. Раз старшины села собрались в шинок и, как говорится, беседовали по чинам за столом, посередине которого поставлен был, грех сказать, чтобы малый, жареный баран. Калякали о том, о сем; было и про диковинки разные, и про чуда. Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно всем, — что баран поднял голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся черные щетинистые усы значительно заморгали на присутствующих. Все тотчас узнали на бараньей голове рожу Басаврюка: тетка деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит водки…

Все тотчас узнали на бараньей голове рожу Басаврюка.

Честные старшины за шапки, да скорей восвояси. В другой раз сам церковный староста, любивший по временам раздобариват глаз-на-глаз с дедовскою чаркою, не успел еще раза два достать дна, как видит, что чарка кланяется ему в пояс. «Черт с тобою!» — давай креститься!.. А тут с половиною его тоже диво; только что начала она замешивать тесто в огромной диже, вдруг дижа выпрыгнула. «Стой, стой! Куда!» Подбоченившись важно, пустилась вприсядку по всей хате… Смейтесь; однако ж не до смеху было нашим дедам. И даром, что отец Афанасий ходил по всему селу со святою водою и гонял черта кропилом по всем улицам, а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только вечер, стучит в крышу и царапается по стене.

Да чего! Вот теперь на этом самом месте, где стоит село наше, кажись, все спокойно; а ведь еще не так давно, еще покойный отец мой и я запомню, как мимо развалившегося шинка, который нечистое племя долго после того поправляло на свой счет, доброму человеку пройти нельзя было.

Из закоптевшей трубы столбом валил дым и рассыпался горячими угольями.

Из закоптевшей трубы столбом валил дым и, поднявшись высоко, так что посмотреть — шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей степи, и черт — нечего бы и вспоминать его, собачьего сына — так всхлипывал жалобно в своей конуре, что испуганные гайвороны стаями подымались из ближнего дубового леса и с диким криком метались по небу.

Т. е. лгать.

Т. е. солгать на исповеди.

Выливают переполох у нас в случае испуга, когда хотят узнать, отчего приключился он: бросают расплавленное олово или воск в воду, и чье примут они подобие, то самое перепугало больного; после чего и весь испуг проходит. Заваривают сóняшницу от дурноты и боли в животе. Для этого зажигают кусок пеньки, бросают в кружку и опрокидывают ее вверх дном в миску, наполненную водою и поставленную на животе больного; потом, после зашептываний, дают ему выпить ложку этой воды.