Тарас Бурмистров - Записки из Поднебесной

В самолете нам объявили, что через три часа у нас будет посадка в Красноярске. Мне не очень-то верилось, что за такое короткое время можно преодолеть это расстояние (когда-то я от Урала до Харькова ехал на поезде трое суток), но задумываться над этим у меня не было возможности. Я сосредоточенно прислушивался к состоянию своего желудка, готовясь к самому худшему.

Пулково - Красноярск

Некоторое время самолет, не отрываясь от земли, петлял по каким-то дорожкам вокруг аэродрома, пытаясь, видимо, найти что-то похожее на взлетную полосу. Обнаружив ее, он начал было разгоняться (от чего у меня сразу захватило дух), но вдруг остановился и снова стал разворачиваться. Я хотел спросить Диму, что могут означать все эти маневры и по какой причине мы никак не можем взлететь - или хотя бы точно определиться с направлением полета -но тут березки и елочки за окном внезапно провалились куда-то глубоко вниз, а мой желудок почему-то двинулся в противоположном направлении. "Странно, - прокомментировал Дима, - такие большие самолеты в воздушные ямы обычно не попадают". Несмотря на то, что в таких случаях смотреть в окно не рекомендуют, по крайней мере, на взлете, я не смог сдержать своего неуемного любопытства и уставился на наш серо-зеленый северный пейзаж, расчерченный извилистыми речками и дорожками. Самолет быстро набирал высоту. Никаких особо неприятных ощущений у меня пока не было, но, уверив себя, что они не замедлят появиться, я попросил стюардессу, проходившую мимо, принести мне на всякий случай пакетиков. "Вам плохо? участливо спросила она. - Сколько вам нужно пакетов?". Как выяснилось чуть позже, она имела в виду, что, может быть, пакеты нужны не только мне одному, но я воспринял ее вопрос очень серьезно, и попросил замирающим голосом: ну, принесите для начала хотя бы два.

Самолет шел вверх ровно и мощно, и постепенно мои страхи стали проходить. Те странные ощущения, которые я испытывал на взлете, были, очевидно, на добрую долю вызваны самовнушением: во всяком случае, пять последующих взлетов и шесть посадок я перенес без каких-либо затруднений. За окном уже не видно было ничего, кроме белого тумана, застилающего все, что было под нами. Иногда он разрывался, но ничего определенного внизу все равно различить было невозможно. Мы должны были пролетать над Уралом, над большими реками, но, все, что я видел - это были весьма протяженные прямые линии, пересекавшиеся иногда очень прихотливо. Ввиду того, что, как всем известно, дорог в России нет, то, очевидно, это и были направления. Хотя оставалось неясным, куда здесь направляться - мы пролетали намного севернее главных русских городов.

Мы двигались на Восток, и солнце стало садиться гораздо раньше, чем это можно было ожидать. Стемнело очень быстро, и в салоне самолета загорелся бледный люминесцентный свет. Подали ужин, который я отверг было сначала (предвкушая посадку, которая, говорят, еще страшнее взлета), а потом передумал, махнув рукой на все превратности полета. Через полчаса самолет вдруг начал быстро терять высоту. Очень скоро я увидел в окно какие-то холмы под нами, поросшие высокими соснами. Они быстро проносились мимо, но никаких признаков того, что аэродром поблизости, я не видел. Внезапно наш самолет еще резко снизился, почти прижавшись к земле, и справа и слева замелькали огоньки взлетно-посадочной полосы. Я думал, что он уже катится по поверхности, но он был еще в воздухе - толчок от соприкосновения с полосой последовал чуть позже, и его ни с чем нельзя было перепутать.

Красноярск - Хабаровск

В Красноярске мы целый час сидели в аэропорту, пили сибирское пиво (оказавшееся еще гаже московского) и обсуждали обстановку, сложившуюся в этой вотчине Лебедя в результате его недолгого губернаторства. В конце концов мы пришли к выводу, что такие выборы, как в Красноярске - это лучший способ превратить самую деструктивную и дестабилизирующую силу в охранника существующего порядка. С этой точки зрения неплохо бы и остальным деятелям "непримиримой оппозиции" вручить по краю, или, на худой конец, по области пусть упражняются.

В самолете я почувствовал себя уже как дома. Через три часа мы должны были оказаться в Хабаровске, преодолев в общей сложности семь или восемь тысяч километров. Я не переводил часы на местное время, и был несколько удивлен, обнаружив, что уже около полуночи край неба впереди стал синеть и темнота вокруг нас заметно поредела. Солнце взошло в половине первого. Это была, наверное, самая короткая ночь в моей жизни - петербургские белые ночи даже в июне обычно длятся долее, и раньше трех часов утра солнце не поднимается над горизонтом. Рассвет этот выглядел достаточно необычно: его краски были чистыми и прозрачными, по сравнению с обычными земными восходами солнца. Крыло самолета, залитое ярко-розовым, почти театральным светом, резко выделялось на фоне лазурной эмали небосвода. Но все это продолжалось очень недолго: солнце поднялось высоко над горизонтом, и розовые оттенки пропали, перейдя в обычное дневное освещение.