Николай Лесков - Святой остаток

Свет пробежал в туманных очах «профессора». И, с недоверчивой улыбкой, он согласился:

– Хорошо!..

«Профессор» остался обедать… Уходя вечером, он крепко пожал руки отца Георгия и матушки.

– До свиданья! Спасибо вам! К себе приглашаю теперь вас, отец Георгий, а вас, матушка, нет: у меня в доме такой сумбур!..

– Приду, нарочно приду, – шутила матушка…

А ночью, перед сном, отец Георгий подошел к матушке и, взяв ее руку, сказал:

– Ниночка! А ведь все у нас хорошо! Спасибо тебе, моя тихая!

Быстро-быстро побежали дни после Пасхи: Преполовенье, Вознесенье, Троица и вот уже не за горами Петров день. В лугах звенели косы и вечером лились там песни. В луговых озерцах бродили бабы и вытаскивали на колкий скошенный берег невода, полные шемары и маленькой рыбы. Зажигались костры над водой, и ключом вскипала в котелках уха. И далеко за полночь стояли над лугами веселые разговоры и живые раскатистые песни…

А в садах уже поспевала малина и наливались вишни. В полдни стояли тут широкие прохладные тени. Под развесистыми яблонями устраивались летние столы, и утром и вечером пились долгие чаи – на прохладе, под тихий шум деревьев и аромат спеющих яблок…

Степь давно поблекла. Когда-то зеленые бугорки ее пожелтели и щетинились колючим серым ковылем. Иногда над ней бродили низкие белые облака, но дождем проливались редко и обычно уходили куда-то за гумны и там опускались на землю синими частыми полосами…

В один из июньских дней прибежал к батюшке церковный сторож:

– Должно, плантации горят. С колокольни видать, как дым дюже забирает… И галки бросает высоко…

Плантации были расположены в пяти верстах от хутора. Они принадлежали татарам, и около них стояло татарское поселение… Крестьяне не любили татар-плантаторов: не любили за веру и за то, что те всегда ловили на своих плантациях забиравшихся туда ночью хуторян…

Теперь оттуда поднимался густой дым, и порою сверкало пламя… Плантации горели…

Отец Георгий вышел на площадь и увидел, что хутор спокоен, как всегда. Никто не бежал и не ехал на огонь и дым.

Он остановил крестьянина, гнавшего в степь корову:

– Лукич! Что ж ты не идешь на пожар? Помог бы!

– Далеко, батюшка! – ответил крестьянин. – И жарко. А дорога – один песок…

– Что ты, Лукич! Ведь надо помочь! Побеги, голубчик!

Крестьянину было неловко.

– Ну вот, батюшка, корову прогоню. И пойду. Право слово, пойду!

– Да что корова, Лукич! Там надо скорее, как можно, а ты – «корова»!.. Пожалуйста! Я пойду, кликну других мужиков…

Он входил в дворы и звал. Но почти все отвечали: «Далеко… жарко… и один песок…» А с плантации доносилась гарь и высоко-высоко плавали черные клубы дыма…

Отец Георгий прибежал в церковную караулку.

– Власич! Бей в большой колокол! Скорей!..

Власич ударил. Необычный звон пошел по селу. Народ спешно начал подходить к церкви.

– Братцы! Что вы делаете? Бога побойтесь! Люди горят, а вы здесь сидите… Надо скорее туда! Представьте, если бы у вас случился пожар. Как дорог был бы всякий лишний человек. Братцы, скорей! Там и народу мало: что они сделают! И говорю вам, как пастырь: Христос не любит таких людей. И такие – не христиане!..

Через минуту крестьяне бежали к горящим плантациям. Впереди всех бежал, тяжело дыша, батюшка…

Они прибежали, когда половина татарского селенья была объята пламенем. Суетились люди – с короткими непонятными восклицаниями. Трещало пламя, обваливались доски. И было душно от копоти и дыма…

Крестьяне бросились к огню, но не знали, что делать. Произошло замешательство. Но скоро осмотрелись они, и дело наладилось. Пожар трещал, шипел и медленно угасал… Вдруг послышался резкий – будто пронзили кого-то – крик:

– Абдулки нет! В огонь он… Под лавка спит!..

Будто обухом ударил всех этот крик. Ребенок в огне! И, разбрасывая всех с дороги, отец Георгий побежал туда, где раздался страшный крик.

– Где ребенок? – задыхаясь, спросил он у катавшейся по земле женщины.

– В огонь… Там!.. В огонь… Спал…

– Вон там! – показал на пылавший дом маленький испуганный татарчонок и заплакал.

Отец Георгий сбросил верхнюю рясу и, перекрестившись, скрылся в горевшей хате. В пламени и дыму пред крестьянами пронеслась смерть. И забились часто-часто сердца. А пожар, шипя и треща, угасал…

– А ведь батюшка-то как бы не задохся! – выразил кто-то опасение.

И все почувствовали, что батюшка может задохнуться. И все заспешили и торопились, будто сами задыхались. Кто-то сказал: