Широкие пояса, или кушаки закрывали половину их стана; на корме сидел и правил рулём и парусом прекрасный юноша с величественной осанкой, с огненным и вместе диким взором, умеренным неподражаемою улыбкою при встрече со взорами прекрасной Анастасии. Он был одет в чёрный бархатный полукафтан с широким золотым галуном, по краям его обшитым, богатый персидский кушак обнимал его тонкую и стройную талию; за сим кушаком был заткнут кинжал и висела сабля, осыпанная драгоценными каменьями, от лучей солнца производившими ослепительный блеск. Прелестное лицо незнакомого юноши оттенялось чёрною пуховою шляпою с загнутым с одной стороны полем к тулье, с бриллиантовой пряжкой и белым страусовым пером.
Поравнявшись с балконом, на котором сидела девушка, он приказал сесть одному из гребцов на корме, а сам стал на одно колено и, простирая свои руки к Анастасии, а потом к небу, с выразительностью сказал громко:
«Клянусь! Ты будешь моею, или сия река будет моею могилою!»
Окончив сии краткие слова, он встал, сел опять на корму, дал знак, — и лодка быстро помчалась по реке и потом, как будто очарованная, остановилась; Анастасия, смотревшая ей вслед, услышала громкий звук гобоя и вскоре сей куплет, пропетый хором чистых голосов:
Душа красная девица,
Ангел милой красотой!
Взор твой — светлая денница —
Вдруг пленил меня! Я твой!
После минутного молчания пловцы опять запели:
Низовьями Волги родимой плывём…
(Ой-ля, ой ля-ля, труля-ля) и прочее.
И шлюпка скрылась от очей прекрасной Анастасии, всё ещё не спускавшей глаз своих с того места, где она исчезла.
«Боже, кто сей незнаемый юноша, который невольно влечет к себе моё сердце и душу? Неужели это мой суженый, коего судьба нарочно привлекла в места сии, чтоб я его увидела и полюбила! — сказала сама себе Анастасия. — Ах! Если это не сон, но одна мечта моего воображения, занятого романами, мною читанными, то сие — сверхъестественное явление, заставляющее меня трепетать: знаменует ли оно моё счастье, или погибель?»
«Сударыня, вы столько заняты мыслями, что не слышите, сколько я раз вам повторяю, что ваши родители ждут вас давно к чаю!» — сказала Анна, стоявшая за её креслами уже несколько минут.
«Ах! Милая Аннета! Это ты!» — воскликнула Анастасия.
«Извини меня, Аннета, я теперь очень занята! — сказала ей Анастасия. — И очень много расстроена увиденным мною, а то давно бы тебя заметила! Знаешь, я не люблю никаких церемоний и без околичностей всегда говорю с тобою и открываю тебе все сокровенные чувства души моей».
«Я об этом не спорю, — сказала с лукавою усмешкой ей Аннета, — что вы до сей минуты удостаивали меня сей чести; но теперь… Теперь, кажется, вы совсем переменились и не хотите меня почтить никакой доверенностью».
«Гм! Доверенностью! — повторила Анастасия. — А как именно, скажи мне?»
«Вам сказать, сударыня?! Разве я не сию минуту слышала ваши слова о каком-то незнаемом юноше?»
Анастасия содрогнулась:
«Незнаемом юноше? Это о том, кто сейчас проплыл в шлюпке мимо нашего дома?.. Да, это правда, он прекрасен, как майский день, величествен, как кедр ливанский!.. Но я его не знаю!.. Он сказал!.. Он пел!.. Но кто он такой, я не могу и придумать».
«Это ваш суженный, сударыня! — отвечала Аннета. — Бог милостив, мы его увидим и провозгласим в песнях вашим супругом и наследником несчётного богатства ваших родителей! Не правда ли?»
«Не знаю и даже сомневаюсь! — отвечала в задумчивости ей Анастасия. — Может быть, он враг, он губитель и изменник, который ищет случая сделать меня несчастною… И потом оставить навеки?.. О! Это ужасно! Пусть лучше мои глаза закроются смертной завесой, что б его не видеть более, и слух мой исчезнет без следа, что б не слышать более тех слов и песен очаровательных, которые глубоко врезались в моё сердце, ем слышать и видеть его измену!»
Она задумалась и заплакала.
«Успокойтесь, прекрасная Анастасия! — проговорила ей Аннета. — На что ж отчаиваться прежде времени. Вы столь прелестны, умны, добродетельны и богаты, что первый вельможа в государстве нашем должен обожать вас и гордиться, ежели вы будете его супругою. А какой-нибудь пловец, охотник, интригант, сумасброд, шалун и мот, искавший в глазах прекрасного пола на одну минуту блеснуть своим тщеславием и, может быть, желавший так же блеснуть последней искрою промотанного богатства своего, оставшегося от родителей, может ли владеть когда-либо Анастасиею, руки которой ищут все не столько по великому богатству её родителей, сколько по её красоте и личным достоинствам. Пойдёмте! — взяла она у Анастасии руку, поцеловала оную и оросила слезами. — Барышня! — присовокупила она. — Положитесь во всём на Господа: Он вас не оставит! Успокойтесь, и пойдём к вашим родителям».
Читать дальше