П Корсунский - Счастливый уголок [Совр. орф.]

А учение в этих школах всюду ставилось в образец. Успешно обучались дети закону божию: чтению, письму на языках французском и немецком: счету; пению; рассказам об отечестве, о чужих землях и народах (географии); истории отечественной, истории прочих государств древних и новых (всеобщей истории); основам сельского и домашнего хозяйства.

Мало этого, — желающим дана была возможность дальнейшего образования: в особые часы кончившие общую школу могли еще обучаться рисованию и черчению (применительно к ремеслам, землемерному, строительному делу), наукам, разъясняющим явления природы (естествознанию, более сложным счетам — математике).

Особенного внимания заслуживают устроенные Оберлином «приюты для малюток», для детей еще не доросших до школы. Такие приюты потом стали называть — «ясли». Их теперь заграницей очень много; стали их заводить кое-где и у нас по городам. Давно бы пора за них приняться и в наших деревнях.

Уходя на работы, матери относят и отводят своих детей в просторный приют, при котором обыкновенно есть и опрятный, огороженный сад с площадкой, с песком. Тут за детьми присматривают одна или две подготовленные к такому делу няньки, которые выбираются из девушек и женщин добрых, любящих детей, ласковых к детям. Дети свободно играют, бегают, резвятся под присмотром. Няня при этом и игрушку им даст (мячик что ли, чурочки какие-нибудь), и учит тех, что постарше, вязать, шить немножко, картинки показывает, сказочку скажет, песенку вместе с ними легонькую споет. Сами дети под надзором няни цветы разводят, поливают, подвязывают. И весело им, и под добрым призором они, озорству никакому не учатся; родители за них спокойны.

Сначала Оберлин завел такие приюты при своем доме да у некоторых добрых людей; потом стали принимать малых детей под надзор при школах в послеобеденные часы до вечера (а уроки с подростками к обеду кончали), а затем наняли для приютов отдельные помещения; еще несколько лет спустя построили для них и особые здания.

В этом деле, также как во всех благотворительных делах, большою помощницею Оберлину была жена его.

Когда Оберлин собрался на пасторство, и задумал жениться, сватали ему и богатую невесту, и красивую невесту. Но он искал девушку, которая бы охотно, без ропота и сожаления, согласилась жить в бедности, не вынуждала мужа искать богатого прихода; которая бы находила счастие в общей работе с ним на просвещение темных людей, на подъем населения бедного, захудалого, павшего духом.

И такую девушку он нашел. Шестнадцать лет, до самой смерти своей (1783 г.), была она ему верною помощницей в заботах о бедных, о сиротах, о беспризорных детях, о школах, в лечении больных, в уходе за больными…

И не только сама работала она неустанно, полная любви, приветливая, смиренная, но еще сумела собрать вокруг себя целый кружок таких же добрых, самоотверженных тружениц, которые помогали и ей, и, по смерти ее, овдовевшему Оберлину. Их имена с сердечной признательностью поминают в Каменистой долине.

Особенно памятна Луиза Шлеппер. Уже с 16-ти лет стала она заниматься с детьми, а потом, не переставая обучать детей, поступила в дом пастора прислугой. Когда же Оберлин овдовел, оставшись один с семью ребятами на руках (всех детей у него было девять), Луиза покоила старика, нянчила детей, вела хозяйство.

Поступила она в дом Оберлина еще при жене его, послужила в нем около десяти лет по смерти ее, и, в первый день 1793 года, вместо поздравления с «новым годом», подает старику пастору письмо.

Распечатывает пастор и читает:

«Дорогой, любимый отец наш.

Позвольте мне, ради нового года, просить у вас милости, о которой просить давно собираюсь. Я теперь свободна, так как мне не приходится более ни заботиться об отце, ни выплачивать его долгов; не откажите мне, дорогой батюшка, — позвольте называться вашей приемной дочерью. Перестаньте, прошу вас, платить мне жалованье. Ведь раз вы будете обращаться со мною, как с дочерью, вы не оставите меня без необходимого. Немногое мне и нужно: понадобятся небольшие расходы на чулки да башмаки, но, когда они мне нужны будут, я скажу вам, как бы сказала отцу. Прошу вас, родной, не откажите, а соблаговолите признать меня нежно преданной вам дочерью.

Луиза Шлеппер ».

И стала она членом семьи; усердно помогала пастору в приходских делах, как, бывало, помогала ему жена; умерла же всеми почитаемая, как благодетельница бедных и сирот.

Под старость неожиданно получила она около 1250 рублей. Один добродушный француз, Монтион, оставил большой капитал, чтобы из процентов его ежегодно выдавали награды самым добродетельным людям. Распорядители капитала один раз и прислали награду Луизе. Она тотчас же раздала все деньги на добрые дела.