Елизавета Магнусгофская - Тринадцать - Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I]

А она, в каком-то вакхическом самозабвении, шептала:

— Коля… я же люблю тебя… я хочу быть твоей!

В сердце вонзились мне эти слова. Какой-то голос внутри меня шептал, заглушая все доводы рассудка:

„Не медли же! Бери свое счастье!“

Но был и другой голос — и он так же властно говорил:

„Вспомни, где ты! Вспомни, что на ответственности твоей — триста человеческих жизней! Ты — моряк! Не забывай свой долг!“

И шла дикая борьба между голосом долга и страсти… И голос долга становился все тише… тише…

На горизонте мигал красный огонек маяка. В моем отуманенном мозгу мелькнула на секунду мысль, как будто бы маяк, который должен открыться около двух часов, не совсем с той стороны. Но потом эта минутная мысль потонула в порыве страсти. Ах, до маяка ли тут! Я схватил Мару и увлек в каюту, где карты. Выключил свет…

Громадным зигзагом блеснула молния. Все море осветилось на миг лиловым блеском. Осветилось, чтобы снова потонуть во мраке… Удар грома смешался с хохотом бури…

Но в этот единый миг я увидел — увидел то, чего не забуду никогда! Увидел горевшие каким-то злым, сатанинским блеском глаза моей Мары! В лиловом сиянии мелькнула мне Лорелея… Злая русалка морской глубины… Сирена с золотыми волосами!

Как безумный, оттолкнул от себя я женщину, отдававшуюся мне с какой-то нездешней страстью… Выскочил из каюты… бросился к рулевому…

Я не ошибся, что маяк показался мне не с той стороны! Проклятый штурвальный сильно сдал с курса. Я оттолкнул его и сам встал на штурвал.

Молния, молния, спасибо тебе! Спасительница молния!

Сменившись с вахты, я хотел посмотреть, что с Марой. Я не заметил совершенно, как ушла она с мостика. Я тихонько постучал к ней в каюту. Ответа не было.

„Спит“, — с облегчением подумал я. Говорить сейчас с Марой было бы мне тяжело. Я пошел к себе и завалился на койку.

— Спать, спать!

Никогда не спал я так долго. Проснулся только за десять минут до вахты. Стоя на мостике, я все время посматривал, не покажется ли Мара. Но ее не было.

Ветер начал стихать. Из своих кают начали выползать бледные, зеленолицые пассажиры. Выглянуло солнышко. Некоторые стали прогуливаться по палубе. Оживились. От Лондона отделяли нас какие-нибудь двенадцать часов.

Если бы знали они, какой опасности подвергались ночью… Ведь пройди „Владимир“ еще хоть полмили тем курсом, на который сбился рулевой — не осталось бы, может быть, ни одного пассажира. Мы шли прямехонько на рифы!

Но где же Мара?

Я долго стучался к ней, сменившись с вахты и, наконец, решился на крайнее средство. Вспомнил, что у меня есть запасные ключи от всех кают — я же ведал распределением пассажиров — и решил попробовать. Один подошел…

Мары в каюте не было.

Томимый тяжелым предчувствием, я стал искать ее всюду. Ее не было нигде…

Сомнений не оставалось…

Я должен был заявить, что видел ее вчера ночью на палубе. Но я не смел сказать „на мостике“. Я не должен был допускать туда пассажирку даже днем.

Капитан сам произвел расследование. Один из стюардов подтвердил, что видел ее „ночью большого шторма“.

— Во втором часу я вышел из салона, где ужинали сменившиеся в 12 часов с вахты второй штурман и помощник машиниста. Я задержался там немного, убирая.

Мы все едва сдержали улыбку: знали отлично, что значило его „задержался“. Всем было известно: если кто забудет в салоне хоть полстакана недопитого пива, про водку уж и говорить не приходится…

— Задержался в салоне… Ухожу и вижу, как открывает дверь каюты № 14 эта дама с золотыми волосами… красавица… Она вышла в коридор… я часто видал, что она выходит на палубу ночью, на рассвете… Она же не боялась качки… никогда не страдала морской болезнью… ходила, как настоящий моряк. Она остановилась в дверях. Вышла ли она на палубу? Не знаю, я ушел к себе…

Несчастный случай был занесен в судовой журнал на моей вахте…

Два месяца протекло с той роковой ночи.

Я снова открыл свой дневник и перечитал его. Сегодня я оставлю „Владимир“. Мне тяжело оставаться на нем… Буду искать другого места. Домой еще не поеду, как ни зовет отец… Дневник я передам Сереже… Хочу, чтоб он попал когда-нибудь в руки Олечки. Не теперь. Сейчас ей не понять моих переживаний… Прочтет его, как занимательный рассказ… Может быть, поплачет…

Я написал ей давно. Общими фразами. Конечно, не упоминая ни словом о той, „другой“.

Я никогда не любил Олечку… Это было только увлечение. Весеннее увлечение. Светлое, как сама весна… Милая, светлая Олечка… Не сердись… тебе еще встретится в жизни тот, кто сумеет тебя понять и оценить… Ты найдешь свое счастье. И, когда ты полюбишь, как следует, как взрослый и вдумчивый человек — тогда ты поймешь меня.