Оригинальна была наружность этого человека: гладко-выбритое, худощавое, с резкими правильными чертами, спокойное лицо было серовато-коричневого цвета, со впалыми большими черными глазами, которые под густыми сросшимися бровями горели лихорадочным огнем. Тонкия и сжатые губы, прямой большой нос с небольшим горбиком и красивый, хотя островатый подбородок придавали этому лицу особенное как бы застывшее выражение. Ни одна черта, ни одна морщинка не двигалась на лице этого апатичного с виду человека. Когда на реке замер шум умчавшагося парохода, незнакомец, заложив руки в карманы брюк, устремил свой взор на волны и опять остался неподвижным. Ничто, по-видимому, не интересовало этого странного субъекта. Лицо его, точно вылитое из металла или изваянное из темноцветного мрамора, отнюдь не гармонировало с его мощною богатырскою фигурой, облаченною в весьма пестрый наряд. На прохожем был узкий жакет из пестрого волокнистого драпа с короткими не по росту рукавами и старомодного покроя, к которому нынешние портные не прибегают. Полинявший драп, с которого сошел почти весь волокнистый ворс, был местами съеден молью, судя по рядам узорчатых крошечных дырочек на руках, плечах и груди. Большие светлые роговые пуговицы украшали борта. Таких уродливых пуговиц нынче тоже не пришивают ни к какому мужскому платью. Крупные ноги незнакомца были обуты в огромные башмаки с толстыми подошвами, зашнурованные черными кожаными шнурками. Две подковы были приделаны к широким и низким каблукам. Подобные башмаки были в большой моде лет двадцать пять тому назад и назывались ирландскими. Сельское население Ирландии и по сие время носит их. Узкия и тоже не в меру коротенькия серые с синими крапинками панталоны дополняли туалет. Весь этот потертый и необычно старомодный костюм обличал шитье отнюдь не по заказу владельца. Безукоризненна была лишь сорочка; снежной белизны ненакрахмаленный широкий отложной воротник виднелся из-за бархатной потертой жилетки без признака какого-нибудь галстуха или повязки. Из бокового левого наружного кармана в жакете торчал кончик белого носового платка с сине-красною широкою каймой.
На реке послышались голоса и пение, то были дачники совершавшие обычную вечернюю прогулку в лодках по Гудзону. Голоса и пение, по-видимому, дошли до слуха незнакомца, который выпрямился во весь рост, и вынув правую руку из кармана, вытащил оттуда свернутый веревочкой прессованный табак, отвернул твердый конец свертка, быстро откусил кусочек и вложил его за левую щеку. Стиснув раза два зубами жвачку, он скоро впал в свое прежнее раздумье, тяжело прислонясь широкою спиной на решетку «могилы Индийца».
О чем думал этот человек? Он думал о многом, несмотря на совершенно пассивную наружность. Человек этот внутренно переживал странные минуты, ощущая то чего до этой поры никогда еще не ощущал. Читатель конечно узнал в нем бывшего «гостя» № 36 Синг-Сингской гостиницы, Чарлза Мортона, который в этот день только-что вышел на волю из «Дома вечного молчания».
Простившись с добрым инспектором тюрьмы, Мортон отправился с приставом Логаном в то помещение где обмундировывались вновь поступающие преступники-обыватели «Крепкого места». Тут же в смежной небольшой чистенькой комнате одевались в «свою одежду» все на волю выходящие экс-«гости» Синг-Сингского «отеля».
Комната эта была известна в среде отпущенников под характерным названием Выход на волю. Здесь-то Мортон получил обратно свое собственное платье, то самое которое украшало его грешное тело в первый ужасный момент его прибытия в тюрьму. В этом старомодном костюме Мортон двадцать лет тому назад выслушал суровый приговор главного судьи верховного суда в Нью-Йорке.
Придя в сопровождении Логана в гардеробную тюрьмы, Мортон предварительно сдал клерку свой тюремный костюм каторжника первого разряда, так как преступники приговоренные к 20-25 летнему заточению считаются наравне с приговоренными к пожизненной каторге. Сняв полосатую тюремную ливрею, Мортон взял холодную ванну, а затем, получив чистое новое белье, облачился в собственное платье, которое согласно правилам хранится в особом гардеробном отделении под тем или другим нумером и ярлыком с именем и фамилией поступившего обывателя «Крепкого места». Омовению подвергаются также и прибывающие «гости» синг-сингского отеля. Каторжники прозвали это купанье «крестинами злой ведьмы Каторги». Летом купанье происходит в больших чанах наполненных холодною водой, а зимой – теплою. Одевшись на скорую руку (в присутствии Логана, клерка гардеробного отделения и истопника, который наливал воду в чан) и расписавшись в том что получил сполна свою вольную одежду, Мортон отправился с Логаном в главную приемную комнату тюрьмы, где его ожидал с отпускным листом другой клерк. Взяв свои пожитки, Мортон захватил с собою заранее приготовленный сверток с ужином который согласно обычаю вручается каждому отпускаемому на волю «гостю» тюрьмы. Кто не пожелает воспользоваться этою последнею любезностью и хлебосольством тюремного начальства, тот понятно не обязан брать с собою завтрака, обеда или ужина (смотря по тому в какое время «гость» покидает тюрьму). Но бывшие каторжники почти все без исключения любят брать эти свертки, так как есть поверье что отказавшийся от тюремного хлеба-соли неминуемо и вскоре вкусить ее. При выпуске, каждому из отпущенных на волю дается новое белье из беленого, достаточно тонкого полотна, но сорочки выдаются не крахмаленные.
Читать дальше