Татьяна Алферова - Сны в пустыне

Но как можно было не замечать? Маринка, не зная ничего толком, сразу нащупала.

Зоя подробно представила себе, как Сергей обнимает ту, другую, говорит ей те же слова с той же интонацией - мужчины ленивы и неизобретательны в этом отношении и до конца жизни используют однажды в юности найденные, или перенятые от кого-нибудь, формулы любви. Как ведет мизинцем по высокой скуле, бормочет "мой малыш", и это слово мужского рода, обращенное к женщине, дрожит и вибрирует на кончике его языка, исследующего мочку с двумя маленькими гладкими серьгами, продетыми одна над другой.

Проснувшись с хорошим настроением - отличное качество, просыпаться радостно, что бы ни случилось в далеком вчера, к сегодняшнему утру оно имеет такое же далекое отношение, итак, проснувшись, Зоя разрешила вчерашнюю проблему просто и изящно. Чтобы избавиться от щемящей тоски, тем более, вдруг ей лишь почудилась причина, вдруг ничего такого нет на самом деле, надо перестать ревновать, а если перестать не удается, внушить себе, что не ревнуешь, что все - не важно. Внушить сильно, от души и со всей искренностью.

В подобном подходе таилась опасность, ибо есть такие впечатлительные натуры, верящие в слова, пусть и обращенные к себе. Можно и не всегда сложно уговорить себя не ревновать. Но при этом, те же доводы сами собой переносятся на объект ревности, пардон, бывшей несостоявшейся ревности и на - будем считать, что воображаемых - соперников или соперниц. То есть, изначально все же следует уговорить себя, что причины не существует, она умозрительна. Промахи объекта ревности после этого представляются лишь оговорками, а если и правдой, то не важной и, как бы, не существующей. Увы, не будь уговора, промахи причиняли бы боль и этим поддерживали чувство, которое и питает ревность. Чувство стало бы болезненным, но, худо бедно, жило бы и охраняло отношения. Но когда уговоришь себя окончательно, что и это не важно, слова раздражают, перестаешь верить всему, и худому, и хорошему. А это - конец. К счастью, Зоя не влезала в дебри, не блуждала по джунглям умствований на темы этики и морали, а просто решила, что с сегодняшнего, такого морозного и солнечного, утра не ревнует и все.

Держаться на дне рождения у подруги она решила за какие-то их общие с Сергеем знаки, за слова, понятные лишь двоим, что и проделывала бесконечно, удивляясь, что партнер после одного-двух повторений перестал оживляться и больше смотрел в тарелку, нежели на нее; не прижимался под столом коленом к ее колену, не замечал очевидных намеков, не улыбался понимающе на зоины, якобы не к месту, реплики, короче, скучал и более того, выражал недовольство, бессердечно отказался от кофе, десерта и, сославшись на занятость, ушел без Зои.

Маринка понимающе глядела через стол большими выпуклыми глазами и, наверняка, сочувствовала зоиным переживаниям, что еще надежней, чем заинтересованная радость убивает приязнь между подругами в подобных случаях. Дома Зою ждали тоска и немытая посуда.

* * *

Зачем женщины таскают мужчин на дни рождения своих подруг, не разобрал бы и многомудрый Фрейд. Да он и не занимался проблемой коллективного мазохизма. Дверь новоприбывшим открыла полная дама, вскипавшая над отчаянным декольте ярко-алого цвета, впрочем это осталось единственным энергичным движением. Способ ее перемещения по маленькой прихожей ничего общего с ходьбой не имел. Дама плавно перетекала, чуть не шлепалась каплями на пушистый коврик у дверей, вслед за ней струились длинные локоны, завитые "гвоздиком", складки платья, избыточной плоти, равномерно свисающей с боков, выпирая из-под широкого жесткого и черного пояса; струились ее руки, оканчивающиеся долгими извилисто-красными ногтями - не могла же она завершиться внезапно; струились даже высокие, расширяющиеся книзу каблуки, путаясь в коврике, заплетая неожиданно длинные ноги; умопомрачительно-сладкий запах духов тянулся так долго, что не успел всосаться в комнату из прихожей весь, вплоть до Сережиного ухода из этого дома. По ошибке решив, что это и есть хозяйка и виновница торжества, Сергей попытался вручить даме букет, чем вызвал тягучий нескончаемый смех и новое изобильное колыханье.

Хозяйка вынырнула из-под локтя встречающей, как черный баклан из волны, деловито, как рыбку, клюнула гвоздики и отправилась пристраивать их куда-то на кухню - почему дамы с цветами вечно устремляются на кухню? Каркающий ее голос распорядился издалека о размещении гостей, и Сережа оказался один-одинешенек перед лицом не менее шести жарко дышащих, намакияженных и разодетых в пух и прах зоиных подруг. В темном углу комнаты за компьютером сидел, согнувшись, на маленьком пуфике некто, не поворачивающий лица, так и не оглянувшийся до конца визита, Сережиного, во всяком случае. Вероятно, то был хозяин, но идти от стола здороваться через всю комнату, как того требовала мужская солидарность, Сереже стало лень, а более - неловко, человек делом занимается, все-таки.