Евгения Чуприна: Роман с Пельменем

В общем, хочется выйти на Владимирскую горку и оттуда плюнуть два раза: на левый берег и на северо-восток. И сказать: " Я тэбэ породыв, я тэбэ и вбью! " . Но вот только вопрос, на каком языке это сказать? Может быть, показать это жестом? Или похерить, как Святой Владимир, который ведь не даром с таким умным видом держит в руке букву "хер"?

Например, один "щирый украинец" в годы репрессий был сослан в Сибирь. Он там прожил тридцать лет, женился. Но за все это время так и не смог выучить русский язык. В конце-концов его жена, соседи, родственники жены, продавщица в магазине и прочие заговорили по-украински. Но, вы знаете, мне кажется, подобный случай скорее характерен для Сибири, чем для Киева. От нас все пропагандисты уезжают, несолоно хлебавши. У нас народ упрямый, в какой вере воспитан, за то и держится. Даже евреи, отбившись от стаи, говорят украинский "г" не вместо "р", а вместо русского и жарят присланную родственниками из Америки мацу на присланном родственниками из села сале. Да и вообще, копнуть их как следует, половина из них - хазары. Те самые, след которых утерян. Но попробуй назвать их хазарами - нарвешься на неприятности. Сильны, сильны в нас традиции янычарства, неискоренимы, как сам дух народный.

Ох уж этот народ! Он большинством голосов выбирает тебе правительство, потом у тебя под носом затевает с ним разборки, потому что это правительство его, а значит и тебя, ограбило в твоих лучших чувствах. А ты все предвидела с самого начала, потому что знаешь античную историю. Но народ - удивительно дурная скотина, и его вокруг - кумачовое море. У нас в стране демократия. Если народ хочет упиваться, объедаться и бить тебе очки, а ты просто скромно пишешь свою диссертацию и радостно догрызаешь сухую корку, значит, ты исторически неправа. Даже, ты - ренегат. В такой ситуации ты не можешь идти ни с народом, ни против него. Тебе остается только сетовать, что ты не можешь уединиться на какой-нибудь вилле и вести натуральное хозяйство, и что, будь это возможно, тебе пришлось бы бегать к окну и смотреть, не видно ли подозрительных грибов в воздухе. И не можешь жить спокойно в независимой стране, бедной, но гордой, если рядышком огромная империя томится по призраку коммунизма. Не правительство, заметьте, а народ, причем, не весь, а только его значительная часть. С народа какой спрос? У него могут быть права, но где же видано, чтобы он задумывался о своих обязанностях. Да и перед кем обязанности? Перед самим собой? И твоя чисто киевская жажда абсолютной разобщенности эволюционирует в язву желудка.

Да, определенно, ты ненавидишь человечество. Ты любишь свое государство, как Электра - собственную маму. Но и как непутевых родителей, которых не выбирают. Другие государства еще хуже, потому что они очень сильные. Государство в принципе - враг отдельной женщины, пусть оно будет слабым. А здесь, приятно, слово "людына" (человек) - женского рода. Можно побыть собой. Не кривить мозгами. Расслабиться. Ты хочешь чего-нибудь задушевного, умного, тонкого, укладываешься на диван, включаешь бра и вдруг: "Вставай, хто живий, в кого думка повстала!". Этот голос идет не изнутри. Иначе, откуда бы такой категоричный тон? Поэтому быстренько заворачиваемся в простыню и идем на кладбище (или в библиотеку) . И что новенького в библиотеке? Ничего украинского: старых гениев повывели под шумок социализма, а новые - слишком непутевые, чтобы выучить мову вместе с приспособленцами. Ничего русского: в Москве сроду не было приличной литературы, для трезвых людей. Они и нам говорят: " Что нам ваши стишки, вы устройте Чечню, тогда и будем с вами разговаривать!", а мы пугаемся и переходим на суржик. Искатели литературных лавров едут туда и едут, возвращаются злобными алкоголиками и начинают кидаться на людей. Что поделаешь - карма. Зато на кладбище чувствуешь себя как дома - там все свои . Отсюда вывод: давайте в Москве говорить по-украински. Давайте в Киеве писать по-русски. Спасать- то надо обе культуры, они обе без нас погибнут. Бей белых, пока не покраснеют! Бей красных, пока не побелеют! Ура! Против всех! Встанем правой грудью, господа амазонки! За родную литературу!

Если уже говорить о поэзии, то Таня бы предпочла читать лекции о западной литературе. И диплом, в принципе, позволял ей это делать. Озабоченные ненужностью русского языка (кто именно, хотелось бы знать?), на филфаке студентов-русистов готовили также и к преподаванию украинского, а по желанию, и западных языков. Хорошо владея английским, Татьяна стала углубленно изучать французский язык. Но это кончилось только знакомством с Рено и ничем больше.