Виктор Дьяков - Житейское дело

Вечер прошел в сборах. Перед тем как ложиться спать, жена не удержалась и спросила насчет дальнейшей судьбы свекрови. Мельников вспылил:

- Я отца еду хоронить... понимаешь?! И ни о чем больше думать не хочу!

- Во-во, а потом сестрица твоя бедной да несчастной прикинется, и нам мать к себе брать придется, а тут и Ирка со своим семейством подвалит. Вот бедлам-то: и родители, и дети, и внуки, и правнуки - все в двух комнатах! слезливый голос выдавал нешуточное беспокойство жены.

Пасмурным утром Мельников встретился с сестрой на Ленинградском вокзале. Ее, как и его, никто не провожал. Черные платок и пальто... Немолодая женщина в трауре... Немолодая? Мельников всегда считал сестру молодой. Да и как же иначе, ведь между ними десять лет разницы. Он родился еще в военном сорок четвертом, а она в пятьдесят четвертом, и сейчас ей всего сорок пять. Хотя, конечно, смотрелась Дуня неважно для своих лет. Мельников удивлялся, как сильно укатала его сестренку Москва. Он часто пытался представить, что бы сталось с ней, не подайся она вслед за ним после школы в столицу. Как бы сложилась ее судьба и как бы сейчас она выглядела? А ведь какая была красавица: в меру рослая, фигуристая, а уж лицо... Лицом Дуня пошла в отца: приятная округлость, чистая кожа, голубые глаза. Не то что Василий, унаследовавший материнскую длиннолицесть и угреватость. Сколько парней (и каких!) бегало за Дуней в их родной Топорихе. Но крепко наказала жизнь сестру: москвич, за которого она вышла, оказался пьяницей и гулякой. А вот кое-кто из тех, кем она пренебрегла в свое время в Топорихе, вышли в большие люди, правда, не в Москве, а в Твери и Бежецке; но, как говорится, чем быть последним в Риме...

В электричке до Солнечногорска разговаривали мало. Сестра, как и следовало ожидать, пожаловалась на трудности с деньгами. Мельников пресек ее стенания сообщением, что у него деньги есть и о расходах на похороны беспокоиться не стоит. Сестре стало неудобно, и она поспешила сказать, что тоже наскребла... пятьсот рублей.

- Курс двадцать пять пятьдесят, - как бы про себя изрек в ответ Мельников.

- Что ты сказал? - переспросила сестра.

- Да так, ничего. - он не стал обижать сестру сравнением, что "наскребла" она с тем, что вез он.

Где-то за Клином сестра наконец вкрадчиво намекнула:

- Мать-то забирать придется... Как ты думаешь, Вась?

- Придется, - нехотя, словно ежась от холодной воды, ответил Мельников. - Может, потом, Дунь, поговорим, как похороним?

- Потом некогда будет, - уже твердо возразила сестра. - Об этом лучше загодя подумать, и насчет дома тоже. Как на сороковины поедем, надо и маму забрать, и дом продать. А покупателей сейчас подыскивать.

Мельников удивленно взглянул на сестру - он не ожидал, что она уже все обдумала и даже наметила план действий. Поразмыслив, он согласился:

- Ты права. Мать там одну никак нельзя оставлять - заболеет, и позвать некого. Ты, я гляжу, уже все продумала. Давай-ка поделись соображениями.

- Ничего я не продумала, ты же старший, вот ты и думай... Только вот, Вась, то, что у нас три комнаты... ты учти, у меня как-никак парень и девка взрослые... ну и с деньгами у нас всегда напряг. Мой сволочь как специально ждал, когда дети вырастут, чтобы алименты не платить.

- Я все понимаю, Дунь. Но если дом продадим, деньги появятся... Ты их и возьмешь.

- Господи, да какие там деньги. За сколько можно продать старую избу в такой дыре, да и кому? Соседям на дрова... да, может, что из вещей продадим.

Мельников понимал правоту сестры, но сдать позиции и согласиться взять мать на свое полное обеспечение... Впрочем, от обеспечения он бы не отказался, но ведь сестра явно намекала, чтобы он взял мать к себе, чего Мельников более всего не хотел.

- Хорошо, Дунь, давай прикинем. Пусть все деньги, что от дома и вещей выручим, - твои. Ну и я в свою очередь согласен помогать... Ну, тысячи по две в месяц. Тут и на мать, и вам немного останется... Пойми, Дунь, ко мне мать сейчас никак нельзя, они же с Людмилой... сама знаешь. Да и неудобно свекрови у снохи жить, когда родная дочь есть.

- Ну спасибо, растолковал, братец дорогой! - сестра отвечала злым отчетливым шепотом, так что соседи по электричке невольно покосились на нее. - Да я скорей с голоду помру, а побираться даже у тебя не стану. Пожалел... как же. То ли дашь, то ли нет, а я за тобой бегай как собачонка. И что Людка твоя скажет, когда ты каждый месяц по две тысячи нам выдавать будешь? Не тебе - мне что она скажет? Не знаешь? А я знаю и слышать от нее этих слов не желаю.