Сергей Довлатов: На улице и дома

Моя жена сказала:

– И еще звонил Габович. У него есть дело. Обещал зайти.

– Я знаю. Наверное, хочет дрель попросить. Мне говорили, он купил стеллаж…

Габович был моим соседом и коллегой. Вернее, не совсем коллегой – он был филологом. Работал над сенсационной книгой. Называлась она – «Встречи с Ахматовой». И подзаголовок: «Как и почему они не состоялись». Что-то в этом роде…

Я начал зашнуровывать ботинки.

– Ты куда?

– Прогуляюсь. Куплю сигареты.

– А как же Габович?

– Если он меня застанет, это будет долгий разговор. А мне работать надо.

– Когда же ты вернешься?

– Как только он уйдет. Подай мне знак.

– Какой?

– Зажги, допустим, свет в уборной.

– Свет в уборной и так постоянно горит.

– Тогда потуши.

– Лучше я повешу на окно вот эту тряпку.

– Ладно…

Я спустился в холл. Крадучись, проследовал мимо лифта. Вышел на улицу. К этому времени начало темнеть. Кроме того, я перешел через дорогу. Так что Габович не должен был меня заметить.

Я купил пачку «Мальборо». Прогулялся до русского магазина. Взял для мамы газету. Тут же у кассы выпил бутылку «Перье». Потом меня остановил Давыдов из «Русского слова». Спросил, как дела. Я в ответ поинтересовался:

– Как здоровье Эпштейна?

– Да вот, – отвечает, – собираюсь в больницу ему позвонить. Инфаркт – это, сам понимаешь, не шутки.

– Привет ему, – говорю…

Я вернулся к дому. Белой тряпки не было. А между тем становилось все прохладнее. Тогда я зашел в «Подмосковье», спросил чашку кофе. Может, думаю, съем что-нибудь.

– Давайте, – говорю, – меню.

– Меню нет.

– То есть как это нет?

– Я вам и так скажу, что есть.

– Я не запомню.

– Запомните. Потому что у нас есть только шашлык.

– Поразительно, – говорю, – я как раз шашлык-то и хотел…

Я поел. Выпил кофе. К этому времени публика собралась, музыка заиграла. Помню, руководитель ансамбля воскликнул:

– Внук Ираклий поздравляет с днем рождения бабушку Натэллу. В ее честь исполняется лирическая песня…

Он выждал паузу и торжествующе договорил:

– Лирическая песня: «Ты еще жива, моя старушка!..»

Я расплатился и вышел на улицу. К этому времени стемнело. Наш шестиэтажный дом массивно выступал из темноты. Однако тряпки не было. Между тем я почувствовал холод. Зашел в спортивный магазин напротив фотоателье. Купил себе фуфайку за тридцать долларов. Тут же натянул ее. И лишь тогда заметил спереди эмблему – череп, две берцовые кости плюс шизофреническая надпись: «Ты это прочел? Значит, ты подошел слишком близко!»

Хожу я по улице в этой дегенеративной фуфайке. Приближаюсь к своему дому. Свет в окне горит, а тряпки нет.

Я подошел к автомату. Трубку берет жена.

Я говорю:

– Отвечай только «да» или «нет».

– Нет, – сказала моя жена.

– Что – нет?

Молчание.

– Габович у нас?

– Да.

– А ты говоришь – нет… Он уходить не собирается?

– Да.

– Что – да? Да – собирается? Или да – не собирается?

– Я думаю – нет.

– Значит, не собирается?

– Нет.

– Смотри не угощай его.

– Ни в коем случае.

– Про тряпку не забыла?

– Нет…

Я снова прошелся до русского магазина. Встретил Давыдова. Он говорит:

– Ты знаешь новость – Эпштейн скончался. Я только что ему в больницу позвонил. Хотел заехать, навестить, и вот…

– Ужасно, – говорю…

Тут я решил позвонить одной знакомой женщине. Так, ничего особенного. Просто знакомая женщина лет тридцати из соседнего дома. Без мужа.

Порылся в записной книжке. Звоню. Эта самая Нелли мне отвечает:

– А, это ты?! Я думала, забыл меня совсем…

– Можно, – спрашиваю, – зайти?

Тут некоторая пауза возникла. И затем:

– Ты извини, я не одна.

– Ладно, – говорю, – в следующий раз.

В ответ раздается:

– Следующего раза не будет. Между нами все кончено. У тебя жена и дочка. Должна я наконец и о себе подумать?..

И Нелли повесила трубку.

Тут я задумался. Все люди жестоки по-разному. Мужчины, например, грубят и лгут. Изворачиваются, как только могут. Однако даже самый жестокий мужчина не крикнет тебе: «Уходи! Между нами все кончено!..» Что касается женщин, то они произносят все это с легкостью и даже не без удовольствия: «Уходи! Ты мне противен! Не звони мне больше!..»

Сначала они плачут и рыдают. Потом заводят себе другого и кричат: «Уходи!»

Уходи! Да я такого и произнести не в состоянии…

Я взглянул на часы – половина одиннадцатого. Кинотеатры закрыты. Денег практически нет. Дело приближается к ночи.