Михаил Арцыбашев - Куприян

Куприян тихо посвистывал и поглядывал вверх, через огород, по рыжим пустым грядкам которого вилась протоптанная дорожка от ворот со двора. Отсюда Куприяну была видна крыша избы, темный берест над нею. В щелку плетня мелькал огонек из окна, и то исчезал, то появлялся опять. Кто-то двигался по избе.

«Ужинать собирают», — сообразил Куприян, и тоскливое чувство бесприютности и одиночества скользнуло у него в груди.

Ему вдруг стало особенно обидно, что он должен ждать Матрену на огороде, на ветру, на дожде, а Егор Шибаев сидит на лавке, спокойно ждет ужина и во всякое время может сделать с бабой, что пожелает. Ревность все сильнее овладевала душой Куприяна. Ему ясно представилось, с каким покорным лицом Матрена смотрит теперь на мужа, готовая беспрекословно подчиниться ему и для побоев и для ласки. И Куприяну дальше стало уже думаться, что она вовсе не так боится Егора, а может, и сама не прочь развязаться с ним, Куприяном, и опять полюбить мужа, благо тот здоровый, красивый, да еще и унтер, солдат, что всем бабам нравится.

Удушливый спазм схватил Куприяна за горло.

Лицо у него перекосилось в злую и неестественную усмешку. Куприян широко расставил ноги, уперся спиной в холодный ствол осины и, чувствуя, как мурашки пробегают у него по спине, закрыл глаза и, сам того не замечая, громко произнес:

— Известно баба… им все одно!..

Ветер шумел в верхушках осины, и они все больше темнели. Дальние совсем слились в одну темную качающуюся массу. Огонек в избе стал ярче, блистал в щель плетня, как звездочка, и перестал мигать.

«Сели», — подумал Куприян.

Ноги у него ныли, плечи сильно зябли, и весь он стал дрожать крупной дрожью при каждом порыве ветра. Но он все стоял и не сводил с огонька широко раскрытых глаз. От этого глаза у него стали слезиться, а огонек — двоиться, вытягиваться и пускать острые золотые стрелочки.

Вдруг он потух.

Куприян вздрогнул.

«Легли, — подумал он. — Сейчас выйдет… Анютка сказала, как угомонится…»

С этим последним словом перед Куприяном мелькнула отвратительная картина.

«Он, жеребец-то, в солдатах сколько времени был… ему лестно! А ей все одно!» — подумал Куприян и повел плечами, точно они у него заныли.

Чувство ревнивой, холодной злобы двинулось в нем и прилило к голове, так что на секунду у него потемнело в глазах.

И вместе с ревностью и злобой к Егору Шибаеву в душе у него стала шевелиться и глубокая ненависть к Матрене, которая уже не казалась ему несчастной.

Куприян снял шапку и опять надел, все, не мигая, глядя на темную теперь избу. Стемнело уже настолько, что изба, плетень и берест слились в одну непроницаемую темную массу.

Вдруг что-то смутно забелело в темноте на дорожке, мелькнуло и точно растаяло.

У Куприяна стукнуло в сердце, и он весь вытянулся вперед. Все чувства сразу вылетели у него из головы, и там осталось одно ощущение не то радостною, не то пугливого ожидания.

Белое пятно замаячило ближе и яснее и быстро вытянулось в длинный и тонкий силуэт женской фигуры, закутанной с головой в большой платок.

Матрена, торопливо и не оглядываясь, шла по дорожке. Куприян выдвинулся ей навстречу.

— Ты? — спросила она так тихо, что Куприян еле расслышал.

— Я… кому ж еще?.. — сорвавшимся голосом ответил Куприян.

На ней был большой платок, который она у подбородка поддерживала спрятанными руками так, что видны были только брови и большие боязливые глаза.

Оба молчали.

Оба чувствовали странную неловкость оттого, что между ними легло появление Егора. Куприян притворно равнодушно посвистывал, глядя по сторонам и заложив руки в карманы, а она в нерешимости неподвижно стояла против него и глядела из-под платка пытливо и печально.

«Ишь, теперь совсем… не то…» — мелькало в голове Куприяна.

А Матрене было больно, и обидна была ей такая встреча, потому что ничем против любовника она себя виноватой не считала.

— Ну что ж… здравствуйте, Куприян Васильевич, — тихо выговорила она наконец.

— Здравствуйте… — пробормотал Куприян.

Матрена помолчала. Потом приоткрыла лицо и виновато улыбнулась.

— Что ж так? — сказала она.

Куприян посмотрел на нее, отчаянно тряхнул волосами и обхватил ее обеими руками. Она выпростала свои руки из-под платка и обняла его. На ней, кроме юбки, была одна рубаха, и от голой груди ее пахнуло на Куприяна горячим и влажным воздухом.

Несколько минут они стояли так, молча и тяжело дыша.

По небу гнались разорванные облака с чуть видными просветами. Ветер подхватывал порывами и приносил с болота долгий стонущий звук сухого тростника и звенящие всплески воды.