Сергей Довлатов - Письма Сергея Довлатова к Владимовым

Рецензию в «Континенте» [63] Е. Тудоровская. «Путеводитель по Заповеднику» («Континент», № 46, 1985). читал, экземпляр «Граней» получил. Все прочитал, кроме глав из романа [64] Глава «Три командарма и ординарец Шестериков» из романа Владимова «Генерал и его армия» («Грани», № 136, 1985). , к которым приступаю. Все нелитературные материалы очень понравились, это как бы традиция «Нового мира». Стихи Левы Друскина начинаются с забавной строчки («Как весело ели…») [65] Лев Савельевич Друскин (1921–1990) — поэт, с 1980 г. в эмиграции, жил в Германии, в Тюбингене. В № 136 напечатан его «Реквием», начинающийся строчками: «Как весело ели / Сегодня шумели…». , за которой напрашивается: «Как весело пили…», но стихи хорошие, он как бы замыкающий в колонне: Кушнер, Глеб Семенов, Давид Самойлов, Липкин…

Рассказ Савицкого мне не очень понравился, хотя он складный, не без «анекдота» внутри, но уж очень залихватские у него и у Милославского манеры, а все эти заграничные барышни (Лоранс, Фелин) [66] Дмитрий Петрович Савицкий (род. в 1944) — журналист, прозаик, с 1978 г. в эмиграции, живет в Париже. В № 136 напечатан его рассказ «Петр Грозный», начинающийся, действительно, несколько «залихватски»: «Письмо было из Нового Йорка. Эд писал, что дела идут хреновато…» И т. д. Есть в рассказе и Лоранс, и Фелин («Совсем не интересно с Фелин. Гораздо уж лучше с Лоранс»). Рассказов Юрия Георгиевича Милославского (род. в 1946 г., с 1973 г. в эмиграции) во владимовских номерах «Граней» нет. Правда, вместе с довлатовским «Представлением» его рассказ «Облава» напечатан в «Континенте» (№ 39, 1984). похожи на сексуальные грезы малоимущего беженца, и вообще, вся эротика у наших авторов молодежного крыла отдает страшным плебейством. Петька Вайль со свойственной ему грубостью сетует: «Как будто манды не видали…»

Рецензия Поповского на Вайля с Генисом добросовестная, но странная [67] Марк Поповский. «Пределы иронии» (Петр Вайль, Александр Генис. «Потерянный рай». Изд. «Москва-Иерусалим», 1983). . Со всеми его тезисами я более или менее согласен, есть в В. и г. доля цинизма, есть и, хоть и веселая, но однотонность, но обоснования этих тезисов идут как-то невпопад: то ему выводов не хватает, то он их «обзывает» Ильфом и Петровым (а между тем, парочку бы Ильфов заслать в эмиграцию, и вся наша жизнь могла бы измениться к лучшему), так и ждешь, что Поповский скажет: Вайль и Генис — безбожники, вроде Пушкина. Короче, в этой рецензии Вайль с Генисом выглядят лучше, чем Поповский.

Извините за непрошеные оценки и т. д.

И еще раз — спасибо за все, я — не самый избалованный автор.

Обнимаю. Ваш

С. Довлатов

10 сент. (1985)

Милая Наташа, здравствуйте!

Все, что касается Поповского, мне было известно в 80-м году. Я мог бы сразу Вас с г. Н. предупредить, но какая-то этика меня остановила. Кто-то мог бы заподозрить, что я сам посягаю на это место или хочу протолкнуть туда угодного мне и моим друзьям человека.

Разумеется, у Поповского есть достоинства, и немалые: он добросовестный солидный публицист, с разумными, как правило, идеями. Он простодушный, не хитрый, лишен вероломства, наоборот — открытый, прямолинейный, честный (в рамках своего понимания жизни) и т. д. Но при этом: глупо воинственный, заблуждающийся относительно своей роли, грубый и бестактный с женщинами, да и с мужчинами. У него нет ни малейших учрежденческих, корпоративных навыков. В какой бы системе ни оказался Маркуша, он тотчас начинает бороться — во вред окружающим, на погибель себе, черт знает с кем и черт знает во имя чего. Дома он боролся с советской властью — мишень была гигантская, видимость отличная, и все было ясно. Тут — все сложнее. Он — глуп, именно глуп, как может быть глуп человек с двумя дипломами и 30-ю научными книгами, в том числе — и очень хорошими.

В Нью-Йорке Поповский давно уже стал персонажем бесчисленных анекдотов, которые я Вам при встрече расскажу. Ведь, помимо всего прочего, он еще и крупный селадон, роковой мужчина, заявивший одной крашеной блондинке, которая принесла ему как мэтру свои чудовищные новеллы:

«Дайте мне власть над вами, а я дам вам славу!»

Уверен, что ситуация в «Гранях» с самого начала представлялась Поповскому такой:

«Есть Жора — хороший, даже замечательный писатель, не такой великий, как Поповский, но все-таки замечательный, и есть жена — стерва и психопатка, которая вертит Жорой и делает все по-своему. Так вот, надо Жору опекать и воспитывать, иначе жена напустит в „Грани“ всякую пузатую мелочь — безбожников, черносотенцев и хулиганов, а судьбы России и мира окажутся в загоне». И так далее.