Фазиль Искандер - Чик и белая курица

— Пока, Чик, — сказал богатый везунок, поднял монету, поцеловал ее и вбросил в верхний карман. Подтолкнув ногой педаль, поехал: — С тебя рупчик, не забывай!

Когда Чик пришел домой, обед был готов. Мама сделала мамалыгу, сварила курицу, приготовила ореховое сациви и салат. У мамы на лбу был приклеен кончик огурца с хвостиком. Это был верный признак того, что она поскандалила с соседкой. Они чаще всего оспаривали место для своих примусов. После скандала мама, чтобы успокоиться, приклеивала ко лбу конец огурца с хвостиком. Он успокаивал ее нервы.

Чик никак не мог понять, каким образом он держится у нее на лбу. Ведь она при этом не пользовалась никаким клеем. Конец огурца с хвостиком как-то сам всасывался ей в лоб. Чик как-то попробовал приклеить его к своему лбу, но, как только он шевельнул головой, кругляшок огурца с хвостиком слетел на пол. Чик решил, что он всасывается в лоб, когда человек нервничает, а так не всасывается. Пожалуй, после белой курицы он бы всосался ему в лоб. Но, конечно, было бы совершенно глупо, если бы он в таком виде пошел в школу.

Обед был славный. Чик отрывал пальцами куски горячей мамалыги, макал их в густую ореховую подливу и отправлял в рот вместе с мясом белой курицы. Мясо белой курицы казалось особенно вкусным, и Чик хищно разгрызал косточки и высасывал из них нежный костный мозг. Чику казалось, что с исчезновением белой курицы за обедом сама собой улетучится и история о ней. Это придавало ему дополнительный аппетит: ну ищите, ищите белую курицу, где она? Нет курицы — не о чем говорить. Мама молодец, она ничего не сказала брату и сестре о том, что он отказался резать белую курицу. А то бы брат долго смеялся над ним.

Чик налегал и на салат. Вернее, на огурцы. Помидоры он терпеть не мог. Но огурцы любил. Тем более, думал Чик, раз огуречный сок через лоб успокаивает маму, то скорее всего он и Чика будет успокаивать через желудок.

После обеда Чик, предупредив маму, что идет на море, воровато, стараясь не привлекать внимание, вышел во двор и, незамеченный, выскочил на улицу. Он был сердит на свою дворовую команду, потому что кто-нибудь из них, наверное, и рассказал в школе о белой курице, хотя это могли сделать и ребята из соседнего двора. Во всяком случае, сейчас Чик ни с кем не хотел иметь дело.

Чик любил море. Ничего в мире он так не любил, как море. Все больше и больше волнуясь, он приближался к нему. Белая курица его теперь совсем не беспокоила. Возможно, это огурцы уже действовали на его нервы. Он много огуречных пятачков съел за обедом. А, может, и близость моря его успокаивала. Вернее, и то, и другое, подумал Чик. Он нарочно, для проверки себя, вспоминал о белой курице и почти ничего не чувствовал. Ну и что? Ну и что? Говорил он сам себе, гордясь своим бесчувствием.

Уже на Портовой улице вдруг рядом с ним остановился грузовик, и оттуда выглянул его троюродный брат Сафар. У него был орлиный нос и горящие глаза. Это был, честно говоря, довольно вздорный человек с невероятно развитым чувством фамильной гордости. Казалось, на своей полуторке он преследует всех, кто, по его мнению, оскорбил их фамильную честь. Вечно он своим орлиным носом вынюхивал оскорбление фамильной чести.

— Чик, поди сюда! — крикнул он, выглядывая в окошко.

Чик подошел.

— Что это у вас там за история приключилась? — раздраженно спросил Сафар.

Чику и в голову не пришла белая курица. Он думал, Сафар имеет в виду, что тетушка несколько дней назад выставила из дому Баграта за то, что тот продолжает якшаться с уголовниками. Баграт был Сафару двоюродным братом. Сафар мог увидеть оскорбление чести рода и в том, что Баграт продолжает якшаться с уголовниками, и, наоборот, в том, что его выставили из дома. До того вздорным был Сафар.

— Какая история? — спросил Чик.

— Чик, только не притворяйся! — вспылил Сафар, — говорят, ты сегодня погнался за белой курицей, забыв обо всем на свете, и тебя чуть не раздавила машина. Ты в своего сумасшедшего дядюшку пошел, что ли? Что тебе сделала эта белая курица, что ты гонял ее по всему городу и чуть не попал под машину? Откуда у тебя привычки сумасшедшего дядюшки? Раньше, вроде, не было.

Чик объяснился, как мог. Он поклялся мамой и папой, что белая курица со двора не выходила, да и не могла выйти, потому что ноги у нее были связаны. А под машину он в самом деле чуть не угодил, потому что сильно задумался на улице.

— О белой курице? — раздраженно угадал Сафар.

— Да, — признался Чик, не в силах больше сопротивляться. Черт бы ее побрал! Чуть дело коснется белой курицы — все делаются угадчивыми. Даже вздорный Сафар.